Её имена (сборник)

Было это лет десять тому назад.
Снял я однушку в Москве, район Люблино.
И собирался выпускать альманах «Мета»,
который потом стал «Фигурами речи».
И вот живу, собираю его и посматриваю на экран,
где охотник преследует раненую антилопу:
они бегут – день и ночь, по саванне,
один – по следу, другая – чувствуя его за спиной.
Алеша Парщиков говорит:
а ты напиши Мише Йосселю,
который в Торонто живет, а жена у него из Кении,
семинары ведет он в Питере и Найроби.
Написал,
и потянулась дорожка в Африку, о которой грезил,
и дошло до Совета племени Масаев.
Шли месяцы, масаи рассматривали мои бумаги,
чтобы я у них поселился на длительный срок как —
не выговорить – как русский писатель-натуралист,
пишущий «уединенное».
За окном – Люблино.
Тем временем, вставало солнце второго дня,
охотник все продолжал свой бег,
главное – не останавливаться,
и не давать ей времени на передышку,
лук у него и нож, под 50 в тени,
босые пятки колесуют зернистый воздух,
она уже чувствует обреченность,
но все бежит – без воды, еды, третий день.
Альманах почти уже собран,
и хорошо на душе – светлым событьем.
Охотник видит ее: она опускается на траву,
выдохлась, на бок легла, ноги подрагивают.
Он к ней подходит, садится,
глаз ее (крупный план) смотрит в его лицо.
Он говорит ей, взгляд отведя и чуть нараспев,
что-то, похоже, из экклезиаста,
только теплей, здешней.
И кладет ей ладонь на голову,
медленно вводит лезвие в шею.
Она не дергается,
только смотрит все так же ему в лицо,
которое, судя по глазу ее, становится небом,
и смерклось.
Я просыпаюсь.
Женщина рядом.
Вчера – в это трудно поверить – ее еще не было.
В ней сердце дрожит, как вальсок,
и маленький йоссель в засаде,
и губы, и стойкий солдатик в огне,
и россыпи нищих чудес,
и шепот в плечо мне: мы в Индии, да?
мы не снимся друг другу?

«Души склещиваются, как собаки…»