Её (мой) ребенок

Она стоит спиной ко мне на самом носу плота. Ноги просто от ушей! Гладенькие и фигурные. Идеальная осанка, как у королевы. И роскошная задница! На пояснице — ямочки, тончайшая талия… Моя пальцы автономно приходят в движение, желая общупать и обрисовать эти влекущие формы.

Но дело не только в формах! Красиво стоит — уверенно и раскованно. Уперев руку в бок. Ей не нужен пёстрый купальник, чтобы ловить мужские взгляды, и, видимо поэтому, она в однотонном, с серебристой цепочкой по бедрам.

Облизываю пересохшие губы.

Светлые волосы небрежно вьются по плечам, вздрагивая от легкого бриза. Лица не видно, но я уже чувствую, что просто «хорошенькая» для её случая — оскорбление. Потому что так шедеврально стоять умеют только истинные красавицы!

Вот эту хочу! И даже готов променять на тот дабл сверху!

Сердце колотится в грудной клетке. Покачнувшись от волны эндорфинов, решительно иду к ней.

— Привет, киска… — низко шепчу ей на ушко, обнимая за талию, и нахально притягивая к себе. Девочки любят это — когда парень не тушуется и…

— Я не киска. Я — Кошка, — её кисть неожиданно летит вниз, словно случайно хлестко заряжая мне в пах.

— Мля… — хриплю я, сгибаюсь пополам.

Сучка… Зараза!

Так и не взглянув на меня, отворачивается в другую сторону, чтобы уйти. На развороте случайно толкает бедром, и я оступившись лечу воду.

Плеск! Ожог ледяной волной!

Отталкиваюсь от кормы плота в сторону, подтягиваясь, возвращаюсь на борт и обтекаю…

Класс!..»

— Дальше… дальше мы друг другу сразу понравились! — прячу улыбку. — И уже не отходили друг от друга ни на шаг.

— Здорово!

— Здорово… — сглатываю я, останавливаясь перед ее палатой. — Пришли.

Глава 12. Второе свидание

Открываю дверь, заглядывая в палату.

Лившиц у окна, спиной ко мне. И весь мой мирный настрой снимает как рукой.

Их разговор резко обрывается на полуслове. Вернее, подвисает фраза Марьяны:

— Ты не обязан… — вяло и тихо.

Застываю в дверях, переводя взгляд на Кошкину.

— Мамочка! — вырывая руку из моей, Алёнка залетает в палату.

Вскрикнув, Марьяна морщится от боли и пытается подтянуться чуть выше на кушетке.

Прямо в куртке Аленка карабкается к ней, залезая сначала на стул, а потом, как я в прошлый раз, шлепается лицом на живот Кошки и начинает реветь.

Лившиц разворачивается… Недовольно обводит нас взглядом.

Обняв дочь, Кошкина поджимает дрожащие губы.

— Мой котёночек! — гладит по голове Аленку. Снимает с нее шапочку и гладит опять.

Мы смотрим с Лившицом друг другу в глаза.

Молча прохожу в палату, стягиваю с Алёнкиных ног сапожки. Ставлю в тумбочку пакет с продуктами.

Оттолкнувшись от стула Аленка перебирается на кушетку, звездой ложится на маму. И затихает…

— Привет… — сажусь на освободившийся стул.

Марьяна поднимает глаза на меня. Взгляд расфокусировано скользит по моему лицу.

— Как ты?.. Чувствуешь себя как?…

Ее губы размыкаются, она растерянно пытается ответить. Но они опять вздрагивают, и она поджимает их.

— Плохо! — вмешивается в наш разговор Лившиц. — Разве незаметно?

Заметно… Очень бледная. Взгляд фокусируется с трудом. Волосы на лбу мокрые, как при лихорадке. Под глазами синяки. Мне хочется положить на её лоб руку. Или мокрое полотенце, на крайний случай.

— Тебе больно, мамочка? — приподнимается Аленка, опираясь на грудь Марьяны. Вскрикнув от боли, та сжимается.

— Оу… — подхватывая Аленку, снимаю, усаживаю к себе на колено.

— Всё? — недовольно интересуется Лившиц. — Увиделись? Теперь можно ставить капельницу?

— Позже, — упрямо.

Присев у окна на стул, Лившиц погружается в планшет и тихо пишет какие-то голосовые по работе.

А мы втроём молчим. Алёнка с Марьяной держаться за руки.