Её (мой) ребенок

— Ян… извини, что я орал здесь… угрожал… что-то порвало меня тогда, — хмурюсь я.

— Ты сказал ей? — произносит одними губами, с горечью глядя на меня.

Что я — самоубийца? Так мы никогда не помиримся.

Отрицательно качаю головой. Закрывая глаза, с облегчением выдыхает.

— Где твои штаны, котёнок?.. — гладит Марьяна её по коленке, обтянутой колготками.

Алёнка чешет щеку.

— Я облила и запачкала… А Лев мне постирал!

— Мм… Понятно. Ты что — по улице так?..

— Мы на машине, Ян. К тебе торопились. Сейчас заедем — купим другие штаны ей.

— А где… Елена?

— Недалеко… — уклончиво съезжаю я с прямого ответа.

— Это что?.. — дотягивается пальцами лица Аленки.

Та снова чешет щеку. А потом предплечье. Пальцы скрипят по куртке

— Детка?! — тревожно и расстроенно. — Айдаров, что за пятна и… сыпь?!

Какие еще к чертям пятна?!

Подрываюсь, ставлю Аленку на стул.

О, твою мать!! Неужели Лена и правда подхватила какую-то заразную хрень?! И заразила Аленку!

— Эм… — растерянно качаю головой. — Полчаса назад ничего не было, клянусь! В больницу ехать?

Алёнка, морщась, чешется.

— Ты давал ей шоколад! — с возмущением и скорее констатирую, чем спрашивая. — Да?!

— Мля… да, — признаюсь я.

— Маленько! — оправдывается Аленка. — Лев не давал. Дяденьки давали.

— Какие еще дяденьки?!..

— Добрые! Я их… как там? — оглядывается на меня. — Очаровала, вот!

— Да на работе у меня… — поясняю я. — В отделе… Аленка, ты же сказала — тебе можно!

— Айдаров… — с досадой закатывает глаза Кошкина. — Сколько она съела?!

— Две… — показывает покаянно Аленка два пальца.

— И плитку шоколада, — тоже покаянно зажмуриваюсь.

— Ты что — оставил ее без присмотра?!

— Я присматривал, как она ела! — психую я. — Откуда я мог знать?

— Детям нельзя шоколад! — переходит Кошка на раздраженные тона. — Как это можно не знать?!

— Я все детство ел шоколад! Откуда мне было знать, если у меня не было шанса!.. — затыкаюсь на полуслове. — Так! Просто скажи — что теперь делать, окей? И что еще ей нельзя.

— Где твоя сестра? Почему Аленка была с тобой?!

Обессилев закрывает глаза, морщится.

— Я не хочу, чтобы она с тобой… Мы так не договаривались.

— Яна, я могу забрать Алёну. Нет проблем. Найму круглосуточную няню с медицинским образованием и вопрос решен, — снова вмешивается Лившиц.

Марьяна с сомнением и недовольством переводит взгляд с него на меня и обратно.

— Не надо лезть в наш семейный разговор! — с рычанием разворачиваюсь я. — Надо было её раньше забирать, когда у тебя была возможность! Ребенок там с ума сходил. Хоть бы приехал, сказал, что мама в порядке и не бросила её!

Сжимаю руку в кулак. Твоё присутствие здесь сейчас неуместно, Лившиц! Выйди! Открываю рот, чтобы озвучить.

— Айдаров… прекрати, — одергивает меня Кошкина.

Разворачиваюсь к ней.

— Ты хочешь отдать дочь чужому мужику, который забил на нее?! Он даже не поздоровался с ней, когда мы вошли! Она что — пустое место?!

— Не ори, Айдаров…

— Я не ору. Я возмущаюсь! Где же твоя гребанная принципиальность, Кошка?!

— Я могу поговорить с Леной? — сквозь зубы.

— Со мной поговори! Со мной!! Хреновый я, да? Но я хотя бы стараюсь… Мне не всё равно!

— Мамочка… не ругай нас! Лев хороший! — прижимается к ее предплечью Аленка. — Я тут буду. С тобой.

— Кошкину на МРТ! — раздаётся громкий голос у палаты. — Носилки…

— Котёнок… здесь нельзя… — расстроенно гладит её Марьяна. — Ты не хочешь к Елене?…

— … Михалне… — добавляет Алёнка.

— Ах, да! — вздыхает Кошкина. — Михайловне…

— Я с тобой хочу, — начинает всхлипывать Алёнка. — Пожа-а-алуйста!

Марьяна расстроенно гладит её.

— Алёнка, в больнице нельзя, — подставляю ей сапожки. — Но мы завтра утром приедем опять. А сегодня… сегодня… Вот! — вдруг озаряет меня. — У меня друг есть, Гаврюха, смотри… — включаю ей видео. — Он очень тоскует, и отказывается есть. Он мне подсказал, что его должна покормить обязательно девочка. Давай, покормим…

Хихикая Аленка смотрит видео с сурикатом.

— Ну, я прошу тебя!! — беззвучно шепчу я Кошкиной.

Её глаза блестят от слёз.

— Тавегил ей дай… — едва заметно шмыгает она носом. — И грибы не давай.

Киваю.

В палату заходят два санитара с носилками.

— Её надо искупать… — дрожит голос Кошкиной.

— Искупаем.

— Надо купить бельё.

— Купим.

— И не смей говорить ей!

— Ладно. Спасибо, Ян!!

— За что?

— За доверие…

Отворачивается. Санитары замирают возле кушетки.

— Вам нужно перелечь. Помочь?

— Котеночек! — обнимает Аленку Марьяна. — Слушайся Елену Михайловну! Не шали!

Все еще раздражаясь от присутствия Лившица, не раздумывая подхватываю Марьяну на руки.

— Лев! — шипит она шокированно.

— Что?

Прижимаю к себе крепче. Меня так подкидывает от близости наших тел, что не чувствую веса. Сердцебиение шкалит. Распахнутые глаза Кошкиной не моргают. Её губы очень близко… Чуть наклониться и можно поцеловать. Но я не целую. Аккуратно перекладываю её на носилки.

— Телефон! — вскрикивает она. — Твой номер…

— Диктуй свой… — иду рядом с носилками. — Я наберу.

Она, хмурясь, вспоминает цифры. Диктует.

— Восемьдесят пять… — произносит последние, — или, стой!.. Пятьдесят восемь… я не помню! — беспомощно.

— На оба позвоню! Ты, главное, выздоравливай… — сжимаю ее кисть и отпускаю.