Её (мой) ребенок

— Все девчонки немного идиотки, если втянуть их на свою волну, — многозначительно поднимает палец вверх Женька. — Как специалист по придури утверждаю.

Задумчиво смотрю в окно.

— Срежиссируй ситуацию… — хмыкает Медведь.

Отпускаю дочку.

Срежиссировать? Как?… С этой мыслью иду в ванную, умыться от пыли. Открываю тумбочку над раковиной. Там, среди прочего, лежит фольги. Беру его, крутя в пальцах. Даже если… Даже если я организую нам крышесносное ностальжи и сломаю ее сопротивление. Она потребует контрацепцию. И ничего не выйдет. Залёта не будет.

Перебирая пальцами, кручу между ними упакованную резинку.

— Ян? — открывая дверь, заглядываю на кухню.

Сидит в своем телефоне.

— М?

— Можно абстрактный вопрос?

— В смысле? — подозрительно.

— Абсолютно абстрактный.

— Ну попробуй.

— Если бы у тебя был любимый идеальный муж, сколько бы детей ты хотела?

Недоверчиво прищуривается.

— Ну абстрактный же вопрос! Ответь.

— Не знаю… Двоих… Троих…

— А ты меня любишь? — провокационно улыбаюсь ей.

Рассерженно швыряет скомканным полотенцем.

— Изыди, гад!

Ловлю его на лету. Возвращаюсь в ванную. Забираю с полочки булавку. И протыкаю квадратик фольги ровно посредине. Этого наверное недостаточно? Делаю еще несколько проколов. Кладу его в карман.

— Ну, вот такой я гад. Вот такая будет режиссура!

Ты же в курсе, Кошка, что резинки это не стопроцентная концепция? Всегда есть риск, слава Богу!

Дело за малым — «сногсшибательное настальжи»…

Глава 32. Лёд и кипяток

Приняв душ, оборачиваю бедра полотенцем и иду на кухню. Потому что там мой магнит. И я не могу пройти мимо.

Устроившись на коленях перед холодильником, Кошкина разбирает морозилку.

Бросает на меня взгляд.

— Я в курсе, что ты красавчик. Можешь особенно не светить телом. Это не поможет.

Улыбаясь, подпираю плечом стену. Я в курсе, что ты тащилась от моего тела.

Поправляет задравшуюся по бедрам футболку, пряча от моего взгляда краешек трусиков.

— У тебя один лёд для напитков…

— Еще пельмени.

— Пьём и закусываем?

— Изредка… С Медведем.

— Медведев не похож на алкоголика…

— А я?

— А ты… как оказалось, любишь погулять!

— Это от отчаяния было, Ян… Хотел тебя выжечь. Может… первый год было так. Потом завязал.

— Надеюсь, тошнило тебя от этого не меньше, чем меня при токсикозе.

— Уверен, что больше.

— Это вряд ли… У меня был тяжёлый гестоз. Я три месяца вообще не ела. Как-то раз ты прошёл мимо меня, возле дома моей мамы и не узнал. Я ужасно выглядела… — горько усмехается.

— Мля… — обтекаю я, волоски на коже становятся дыбом от волны сокрушительных эмоций. — Ян… Прости. Что не рядом был, прости.

— Иди к черту со своими извинениями. Мне с них никакого профита.

— Не могу не спросить… Если бы я тогда пришёл?.. Попросил тебя вернуться?

— Тогда?.. Тогда — да. Тогда ты был мне очень нужен. Мне было страшно, плохо, одиноко, тяжело. Я бы схавала твою выходку. Сейчас — нет.

— Почему ты не позвонила, Ян?! Я бы в ту же секунду…

— Нет… — качает головой. — Нет! Я решила, что если ребенок только мой, то и проблемы мои. Если бы мы были тебе нужны, ты бы нас нашел.

— Да, Господи! Я же не знал!

Оседаю рядом с ней, пытаясь взять за руку.

Стряхивает.

— Ну, а почему пельмени-то? — как ни в чем не бывало, — Ты же прекрасно готовишь.

В этом вся Кошкина. Никогда не покажет своих слабостей и как ей хреново. Гордячка…

— Так… некому, Ян. Я разучился. Хочешь тебе приготовлю сейчас что-нибудь?

— Обойдусь творогом.

Вытаскивает пару пакетов с кубиками льда.

— Зачем они тебе?

— Отёк… хочу холод приложить. Болит.

— Давай помогу.

Забираю из ее рук. В прострации разрывают на автомате пакет, кубики льда стучат об железное ведёрко для бутылки шампанского.

— Айдаров, — с досадой, — ну что ты делаешь? Зачем ты его порвал-то?!

— Ай!.. — швыряю пустой пакет в мусорку.

Отодвигаю ведро со льдом, чтобы не мешало. Второй пакет со льдом обматываю полотенцем.

Усадив Кошку на стул опускаюсь к ее ногам. Снимаю пластиковый фиксатор и привязываю вафельное полотенце со льдом.

Шипит и морщится.

— Больно?

— Холодно. Терпеть не могу холод.

— Я помню…

В порыве обнимаю ее колени, кладу голову на бедра. Наши пульсы ускоряются. Чувствую пальцами, как бьются под ее красивыми коленями венки. Застыв, она не двигается. И я не двигаюсь, боясь спугнуть эмоцию и момент.

— Лёва, ну всё… — неуверенно отталкивает меня в плечо.

Отстраняюсь.

— Дай нам второй шанс, Кошкина. Я знаю, что ты не остыла. Я очень тебя люблю. Дай нам шанс…

— Смысл? — равнодушно пожимает плечами. — Мы снова расстанемся по той же причине. Только теперь у меня есть человек, которого я должна защитить от этих эмоций. Развода родителей в жизни моей дочери не будет. Я так решила.

— Какой причине?

— Доверие и уважение. Вернее отсутствие этого.

— То есть, я должен был доверить тебя долбанному Герману?! Герману, который мне в лицо сказал про мои рога?! — вспыхиваю я, отстраняясь от нее.

— Герман так сказал?.. — недоверчиво.

— Да!! А ты не пришла ночевать после этого!

— Черт… — проводит рукой по волосам. — Я у крестного была тогда. Окей. Мой косяк тоже был. Но… какого черта ты веришь кому-то, кроме меня?! Я что по-твоему мужика не в состоянии отшить?