Её вина

Плачу, глотая солёные слёзы. Прижимаюсь дрожащими губами к тыльной стороне его ладони.

Знаю, надо быть сильной, но я… не могу. Элементарно не получается. Как представлю, что могла потерять его, так душа рвётся на части.

Самый близкий, самый родной мой человек! Я просто не пережила бы... Умерла бы вместе с ним, клянусь.

– Я так люблю тебя, пап. Прости, что редко говорила об этом, – отчаянно целую его руку и тихонько рыдаю. – Прости, что такая непутёвая у тебя. За всё прости! Только держись, умоляю! Не оставляй, пап. Я не справлюсь.

Осознание того, сколько проблем я принесла ему за прошедшие годы, раздирает грудь. Я – ужасная дочь. Взбалмошная, непослушная. Своенравная, вечно идущая наперекор. Избалованная донельзя, без царя в голове... Но несмотря на это, моя любовь к нему настолько сильна и безгранична, что я, не задумываясь, отдала бы свою жизнь за него. Если бы потребовалось. Если бы могла.

Зажмуриваюсь. Считаю про себя до десяти и обратно. Стискиваю челюсти до зубовного скрежета. Надо успокоиться и взять себя в руки. Ему сейчас нужна моя поддержка, а не эти бесполезные слёзы.

– Всё будет хорошо. Я обещаю, – шепчу тихо.

Поднимаю взгляд на родителя, и внутри меня что-то ломается. Даже дышать перестаю. Потому что отец тоже плачет. Его выдают блестящие от влаги глаза.

– Не надо, пап. Пожалуйста, – качаю головой.

Глупая дура! Расстроила его. Распустила нюни, как самая последняя размазня! Позорище!

– Дома всё хорошо, не переживай. Мы с Кристиной… стараемся поддерживать друг друга. Не воюем. Можно сказать, у нас перемирие. Пусть и временное.

Знаю, для него это чрезвычайно важно. Потому и приходится преподнести информацию вот таким образом. На самом деле, не так уж далеко от истины. Я ведь и правда демонстрирую колоссальную выдержку и чудеса терпения, наблюдая регулярные истерики, случающиеся у беременной Кристины.

– Сейчас лишь твоё здоровье имеет значение, на остальное плевать. Тебе нужно отдыхать и набираться сил.

Поправляю одеяло и шмыгаю носом.

– Вот только спросить хочу кое-что. Кивни, если да, – прошу я, внимательно глядя на него. – Тебе кто-нибудь угрожал накануне, пап? Может, ты получал какие-то предупреждения? Может, кто-то шантажировал тебя? Звонки, сообщения, письма…

Отец никак не реагирует на мои слова, и это явно означает нет. Что, честно говоря, загоняет в тупик, ведь версия про конкурентов очень даже похожа на правду.

– Я поняла тебя, пап. Ответ на этот вопрос нужен для следствия. Они ищут зацепки, чтобы нам помочь.

Дверь открывается. В палате появляется медсестра Татьяна. С ней я познакомилась днём ранее.

– Простите, что прерываю, Арин, но нам с Виктором Сергеевичем пора делать обезболивающие уколы, – извиняющимся тоном сообщает она.

– Да, конечно, я понимаю, – встаю, подхожу к отцу ближе и наклоняюсь, чтобы поцеловать его в лоб. – Поправляйся. Я обязательно заеду к тебе позже.

Вздыхаю. Бросаю на него ещё один обеспокоенный взгляд и направляюсь в коридор.

На всякий случай поднимаюсь на пятый этаж и повторно наведываюсь к главному врачу больницы. Екатерина Георгиевна, не так давно получившая от меня щедрую материальную помощь, суетится, предлагая чай. Но я отказываюсь.

Напоминаю ей о своей просьбе, и женщина уверяет меня в том, что держит ситуацию под контролем. Говорит, что угроза жизни миновала, и состояние папы стабилизировалось, несмотря на то, что остаётся тяжёлым. Обещает обеспечить хороший уход и грамотную программу реабилитации, осуществлять которую будут лучшие врачи больницы.

И вроде верить хочется, что всё будет хорошо, а страх, вцепившийся в меня своими мерзкими щупальцами, так и не отпускает… Терзает. Проверяет на прочность.

Прислонившись лбом к холодному стеклу, смотрю в окно, которое выходит во внутренний двор.

Кто и зачем сделал это?

Хотели убить только отца? Или же целью было устранить обоих?

Эти вопросы мучают меня вот уже на протяжении трёх дней. А ответов всё нет… и где искать их непонятно.

– Арин, тебе нехорошо?

Голос Максима выводит меня из размышлений.

– Ты пришёл… – выдыхаю с облегчением.

Честно говоря, боялась, что этого не произойдёт. Не обязан ведь.

– Бледная. Опять ничего не ела? – хмурится, вглядываясь в моё лицо.

– Не хочу, – признаюсь честно.

Касается моих волос. Поправляет выбившуюся из причёски прядь, и от этого простого прикосновения там, за рёбрами, болезненно ноет.

– Как отец?

– Я провела в палате от силы минут пятнадцать. Он очень слаб, но в сознании.

И вот, снова повисает неуютная пауза, в течение которой мы просто смотрим друг на друга. Пристально и внимательно...

– Всё наладится, Арин, – его пальцы стирают слёзы с моей щеки. – Не плачь.

– Не буду. Ты… посидишь здесь? Я не отвлекла тебя от дел? – отстраняюсь, пытаясь соблюдать дистанцию.

Мне тяжело рядом с ним находиться, а он, очевидно, этого совсем не понимает.