Её жизнь в искусстве: образование, карьера и семья художницы конца ХIХ – начала ХХ века

Надежда Андреевна Удальцова (1886–1961) принадлежала к так называемым «амазонкам авангарда»[279] и, помимо обширного художественного наследия, оставила множество эго-документов[280], ценных для нашего исследования.

Собственное жизнеописание в своих мемуарах наша героиня начинает по законам жанра – с раннего детства. Краеугольным камнем в понимании себя как художницы для Надежды Удальцовой стали слова художника Николая Ульянова[281]:

«увидя мои детские рисунки, сказал, что школа мне не нужна, что я – готовый художник, долженствующий лишь найти себя. Это “найти себя” определило весь мой путь»[282].

В 1905–1909 годах Удальцова посещала студию Константина Юона, свободную студию «Башня», а в 1912–1913 – парижскую Академию Паллет[283], активно искала свой стиль, сменила множество учителей. Любопытно, что набиравший в то время популярность кубизм она поначалу отвергает как метод:

«А на кубизм я смотрю так же, как на импрессионизм. И то, и другое явление довольно уродливы. Надо идти к композиции и к старым мастерам, без них нет пути. …Для зрителя должно быть прекрасное – живопись, а не шарада»[284].

Кубизм открывается художнице с новой стороны с переходом к новому учителю – кубисту:

«Во всяком случае, возьму я многое, но дойду ли до кубизма как цели – не знаю. Как средство – это великая вещь, все открывается ясное и строгое. Пейзаж в особенности, я вижу такие возможности»[285].

Живя в Париже, Удальцова пишет в дневник о постоянных визитах в парижские соборы, Лувр и музеи старых мастеров, где она могла непосредственно постигать многие живописные приемы. Кроме того, важным элементом в ее программе творческого самосовершенствования становится посещение салонов, галерей и частных коллекций современного искусства. Художница строит свое профессиональное видение, не только изучая смену стилей в исторической перспективе, но и обращая внимание на непосредственную художественную жизнь вокруг и среду, по поводу отсутствия которой так сокрушалась в свое время Мария Башкирцева.

Возвратившись из Парижа в 1913 году, Удальцова работала уже преимущественно как кубистка. В 1914 она выставила свою кубистическую «Композицию» на выставке бубновалетовцев[286], а в феврале 1915 года ее программная работа «Ресторан» (Государственный Русский музей) и семь других ее полотен появились на «Первой футуристической выставке “Трамвай В”»[287]. К этому же году относится и прекрасный кубистический автопортрет (Государственная Третьяковская галерея), выставленный уже на «Последней футуристической выставке картин “0,10”»[288].

В автопортрете Удальцова сохраняет свой характерный профиль с волнистыми волосами, убранными в низкую прическу (он позже будет встречаться на фотографиях и поздних портретах). На картине также изображен абрис подъезда дома в модернистском стиле на Смоленском бульваре, в котором находилась мастерская художницы: в правом нижнем углу изображены его окна и лестницы как образ микрокосма художницы. Интересно, что на одном из подготовительных эскизов к автопортрету (1914 г.) Удальцова изобразила себя также с палитрой и элементами микрокосма, но анфас, однако в итоге остановилась на усеченном профиле как наиболее выразительном, характерном и узнаваемом. На наш взгляд, это изменение фокуса по сравнению с этюдом говорит о том, что даже в кубизме художницу увлекали именно живописные задачи.

Удальцова Н. Автопортрет с палитрой. 1913. Государственная Третьяковская галерея

Не менее интересно, что в автопортрете 1923 года (собрание Государственной Третьяковской галереи), реалистичном и живописном, художница снова обращается к эскизу 1914 года и располагает собственную фигуру на холсте лишь немного сдвинув к центру и исключая все атрибуты. Абрис и композиция остаются при этом узнаваемыми.

В 1916–1917 годах Удальцова сотрудничает с киевской артелью вышивальщиц «Вербовка»[289], выполняя рисунки, которые послужат основой для знаменитых вербовских декоративных вышивок: «В творчестве Надежды Удальцовой все беспредметные супрематические композиции восходят к проектам для “Вербовки”»[290]. Однако сама она пишет об этом как об удобном способе заработка, временном занятии, не предполагающем особенного творческого развития. Живопись в ее собственной иерархии жанров превыше всего, оттого заменить ее чем-то, забросить можно только на некоторое время: