Но Бубнова с головой погрузилась в исследовательскую работу в музее, увлекшись древнерусской книжной миниатюрой, переатрибутировала несколько работ из коллекции, по почерку определив руку одного из мастеров. Об одном из них она сделала большой научный доклад. Все это помогло ей понять и основы собственного стиля. Ее излюбленный цветовой прием – сочетание крупных, разных по цветовой интенсивности красных и зеленых плоскостей[269]
– навеян именно древнерусской миниатюрой из коллекции музея[270]. Важно, что подобная теоретико-исследовательская деятельность художницы – это не единичный случай, а весьма типичное профессиональное поведение для представителей модернистского художественного поколения.В 1920 году Бубнова по совету своей соратницы, художницы Варвары Степановой, стала членом московского Института художественной культуры (ИНХУК)[271]
, основанного по инициативе Кандинского в 1919 г. и «ставшего в начале 20 годов своеобразным теоретическим центром и дискуссионным клубом, объединившим творческих единомышленников, сторонников новаторских течений изобразительного искусства, архитектуры и рождавшегося тогда дизайна»[272].«Помню, меня увлекли тогда цели института: открыть или выявить и установить, т. е. выразить словесно, объективные законы искусства живописи. Для меня это означало начало борьбы с
Общение с художниками-беспредметниками не могло не сказаться на творчестве самой Бубновой: очень скоро она обратилась к новому для себя направлению – абстракции. Однако, сделав несколько абстрактных вещей, она оказалась не удовлетворена результатом и, вернувшись к фигуративу, по ее собственным словам, «металась по стилям и техникам». Бубнова в те годы работала над портретами близкого круга друзей – Лизы Щепкиной, своей кузины Татьяны Гончаровой и коллеги по Историческому музею Ольги Поповой. Обращая внимание на ее фигуративную живопись, товарищи по ИНХУКу не воспринимали всерьез ее творчество. Художник Александр Древин напрямую заявил ей: «Если бы я не знал, что вы были женой Матвея, я бы и знакомиться с вами не стал»[275]
.Тем не менее в ИНХУКе Бубнова подготовила два публичных доклада: один из них был посвящен композиции в русском лубке XVIII века, второй – африканскому искусству «О тяжести в Африканской скульптуре» (по исследованию Матвея)[276]
. Однако на протяжении двух лет работы, как сообщает сама художница, ее все больше «запрягали то в казначейскую, то в секретарскую работу»[277].Принципиально важно отметить эту социальную трансформацию нового века: художница, в том числе получившая академическое образование, активно встраивается в новейшие авангардные институции и участвует в художественной жизни эпохи. Отныне практически в каждой новой художественной группе, объединении, институции мы встречаем художниц в качестве полноправных участниц. На примере Бубновой мы видим, что художница была приглашена фактически на административно-хозяйственную должность, ее коллеги по цеху – художницы Вера Ермолаева и Надежда Удальцова – работали в качестве личных секретарей Малевича. Ермолаева была секретарем авангардного общества «Утвердители нового искусства» (УНОВИС), редактировала и готовила тезисы к публичным выступлениям Малевича в Витебске и позже в ГИНХУКе, Удальцова была секретарем Малевича в московский период его жизни и выступлений. Сама же Бубнова во время работы в ИНХУКе редактировала работы Матвея и готовила научные доклады.
В 1922 году Бубнова вместе с матерью решают навестить младшую сестру в Японии, куда можно было добраться только по морю. Поэтому семья пересекает всю Европу и из Лондона отплывает через Индийский океан в Токио. Путешествие заняло больше месяца.
В итоге в Токио Бубнова прожила 36 лет. Она не только рисовала и осваивала новые печатные техники, но и как профессиональный исследователь изучала искусство Японии разных эпох, погрузилась в художественную жизнь предвоенного Токио и была знакома с выдающимися представителями японского модернизма. Кроме того, больше десяти лет Бубнова преподавала русский язык и литературу токийским русистам в университетах и при посольстве Японии.