Эйс

Убивая время, Гриня изучал труды знаменитых философов. Саморазвитие, наблюдение за людьми, изучение тонкостей психологии не раз помогало как на воле, так и в закрытых стенах. На последнем судебном процессе, при предоставлении последнего слова подсудимому, Гриня тонко надавил на душевные струны заседателей. Он не отрекался от содеянного, вовсе нет. Он горестно сетовал на собственную натуру, незаметно и ювелирно подтянув к прилюдному покаянию оправдательные аргументы. Гончаренко толкнул проникновенную речь об обездоленном детстве и нищей, несчастной, больной матери, не имеющей возможности отдаваться воспитанию сына из-за изнурительной работы. О полном отсутствии шансов вырасти в невыносимых условиях в добропорядочного гражданина; трудной трагической судьбе; искореженных моральных принципах, привитых на улице; попытках и страстном желании встать на путь исправления и отсутствии злого умысла. Он признавал ошибки и трогательно просил у пострадавших прощения. Его душещипательное выступление садануло по сердцу даже видавшего виды прокурора, а присяжные заседатели вместе с судьей и секретарем судебного заседания откровенно прослезились. Гриня сумел разжалобить даже родственников жертвы и вызвать сочувствие у совершенно незнакомых людей. За что, собственно говоря, получил гораздо меньший срок, чем того заслуживал. В принципе, говоря о трудном детстве, Гриня не врал. Просто красочно представил себя в нужном свете. Слукавил в другом: нежелании убить жертву и отсутствии жгучей ненависти. Хотел и убил. И снова сделал бы также.

Статьи, по которым осуждали Гриню, каждый раз фигурировали в судопроизводстве разные. Первая ходка несовершеннолетним - за убийство по неосторожности, вторая за разбой, третья кража и четвертый раз, самый длительный срок он получил за умышленное убийство. На самом деле, если бы менты знали обо всех преступлениях, ему бы давно светил вышак. Большую часть «делов» он натворил ещё до отмены смертной казни. Только через год после выхода Грини на свободу со второго срока, вечно нетрезвый президент, желая показаться прогрессивным и демократичным, по пьяни подмахнул указ 724. Явил миру «новое, цивилизованное лицо России», подарив насильникам детей, серийным маньякам и бесчеловечным садистам возможность жить дальше и продолжать за решеткой изрыгать в окружающее пространство гнусные, чудовищные энергетические импульсы.

Гончаренко, в отличие от вышеперечисленной мерзости, не считал себя конченным: времена были такие. Кто только и что не творил в период смуты развала Союза. Улучив шанс, каждый обладающий сильным духом, по мнению Грини, хапал от жизни «свое». Только слабые и лохи прозябали в тишине, или отдавали заработанное другим.Большую часть историй по отъему денег или своих похождений, Гриня уже и сам подзабыл. Никто, кроме близких друзей не знал о порезанных ментах, когда он в диком горячном припадке выскочил на улицу с огромным тесаком, а на встречу так некстати попались двое патрульных.

«Шли навстречу судьбе», - говорил Гриня. Он не мог точно сказать, что им тогда двигало: помутнение рассудка при белой горячке, кураж, или необъяснимая пьяная злоба. Все самые страшные вещи, которые он чинил, были совершены под воздействием алкоголя. Наружу вылезало все, что в трезвом виде тщательно пряталось и контролировалось: агрессия; ненависть к людям, мразей он насмотрелся не мало; злость на уготованную судьбу, на самого себя. Беспросветная безнадега толкала на разрушение гнусного мира и самоуничтожение. Он ничего не мог поделать ни с ненавистью, ни со своей нездоровой психикой. Гриня неосознанно потакал худшим проявлениям души. Единственно, осознав, что его сорванная психика под действием алкашки действует наподобие бомбы, после убийства ментов, он навсегда завязал со спиртным.

Впрочем, такая реакция не является исключительной особенностью преступников. Точно такой же тип поведения во время запоя, можно наблюдать и у другой категории людей, часто находящейся по другую сторону баррикад. У тех, кто прошел ужасы Афганской и Чеченских войн, кто часто служил, или продолжил служить в МВД. И те, и другие пережили серьезные моральные потрясения, приведшие к необратимым последствиям, им тоже требовалось забыться или излить душу. И все они способны на необъяснимые неадекватные поступки не понимая, что алкоголь только обостряет страдания. Освободиться от негативных переживаний можно только тяжелым трудом над собой с помощью специалистов и в трезвом состоянии, и никак по-другому.

Гриня не испытывал никакого сожаления по поводу порезанных ментов. Еще с малолетки он питал к ним глубокую ненависть. На то были свои причины. Во время заключения ублюдки показали свое истинное лицо. В сравнении с некоторыми даже самые отъявленные заключенные выглядели порядочными. И всё же... Менты, конечно, легко могли привести его расшатанную нервную систему в неистовство. Но чтобы вот так, без видимого повода, посреди улицы…