- Тема лютая. По понятиям японцев, человек на земле живет не один раз. Каждый раз перерождается заново. Так вот, если в прошлой жизни сильно нагрешил, то в следующей родишься уродом. За это в Японии калеки не в фаворе, - продолжал Гриня и помолчав с секунду ехидно добавил, посмотрев на Митяя, татарина по национальности:
- А не потому злые косоглазки не любят некрасивых.
- Э-э, братан, зачем обижаешь? Я добрый! – хохотнул товарищ, слегка усилив акцент и сощурив и без того свои маленькие глазки. Товарищи, зная свирепый нрав Митяя, дружно грохнули от смеха, а его желтовато-смуглая хитрая морда довольно расплылась в улыбке от удачной шутки.
- И симпатичный! – Митяй, словив кураж, стал корчить рожи на разные лады.
- Ну все, разбушлатился. Полегче, - с легким давлением проговорил Гриня, не поддавшись общему настроению.
- Я кем в прошлой жизни тогда был, что в этой мне так фартит? Гитлером что ли? – Сипач встал размять ноги.
- Ты, походу, Синей бородой был, – продолжали ржать сокамерники, намекая на статью за убийство жены.
- Ага, мало мне сейчас счастья, так ещё и в будущем привалит? Чет гнилая идеология. Не, я на зоне все грехи с верхом отработал, – замотал головой Сиплый.
Как и всем преступникам, Грине была присуща одна особенность. Он очень хорошо и верно умел рассуждать о смысле жизни, достойном и низком, говоря правильные глубокомысленные вещи. Учил молодняк на зоне правилам «что такое хорошо, и что такое плохо». Его суждения во многих смыслах не сильно отличались от общих моральных норм и поведения: не воровать у своих, не стучать, не крысятничать, и так далее, в общем, не быть падлой. Если не знать все его деяния, а слушать одни слова, то Гриню можно полюбить за «чистую» многострадальную душу. Однако, все не так просто. Временами убежденность в правоте переплеталась с банальной хитростью. Ведь на зоне, как и в обычной жизни, нужны правила. Это как вдоволь награбившие в свое время люди в верхах. По мере обретения власти, начинают принимать законы против воров и грабителей, чтобы теперь уже защитить и обезопасить себя.
Особенно хорошо у Грини получалось видеть недостатки людей, причем для тех же самых недостатков у себя находились оправдания. Он шел по самому легкому пути: не боролся со своей черной стороной души, а просто находил людей хуже себя. Становится правильным казалось слишком поздно. Он просто не умел жить по-другому. Когда осуждаешь других, замечаешь чужие грехи, сам себе на их фоне уже не кажешься таким говном. И здесь присутствовала тоже хитрая, может, не вполне осознанная уловка: «ложное признание». Вслух окружающим говорится, что «я плохой человек и у меня страшные мысли в голове», но на самом деле убежден, что даже не смотря все это, ты лучше многих присутствующих.
При всех отягчающих обстоятельствах, хороших и плохих поступках, считать Гриню абсолютным злом было не верно: беспределом не занимался, паскудных вещей не творил. С нормальными, по его мнению, мужиками, общался по-человечески. Имел много друзей и товарищей, которые часто обращались к нему за помощью, зная, если будет возможность помочь – не откажет. Как мог заботился о жене и любил сына, мечтал обеспечить семье светлое будущее. Стараясь как можно дольше отгородить от влияния улицы, с малых лет отдал ребенка в спорт, предполагая, что если физическими данными пойдет в него, достигнет многого. В лучшие времена Гриня вдвоем с Ярым легко могли отбиться от пятерых, вооруженных ножами и кастетами.
Он не загадывал будущего, но отчаянно не желал сыну похожей судьбы. Искренне переживал, кем вырастет отпрыск при постоянном отсутствии отца, сможет ли жена справиться одна. Не сядет ли на иглу, не сопьется ли, не сядет на малолетку.
Размышления Грини прервались криками зэков:
- Что за кипиш?
Он выглянул из-за стоявшего рядом Сипача. Происходило нечто странное и непонятное. Несколько заключенных упали на пол, другие корчились, третьи орали надзирателям чтобы вызывали лекарей. Кругом царили гвалт и неразбериха. Неожиданно сокамерник осел тяжелым бесформенным кулем на пол, изо рта пошла пена.
- Сиплый, Сипач, - Гриня кинулся к товарищу.
Судороги волной пошли по телу. Зек одной рукой и коленом с силой прижал руки к полу, пытаясь унять приступ. Сиплый продолжал биться в страшном припадке. Правой рукой Гриня надавил на жевательные мышцы, надеясь разжать плотно сомкнутые челюсти. Однажды он видел, как оказывают помощь при эпилепсии и машинально попытался воспроизвести действия санитаров.
- Тащи ложку, – рявкнул он на застывшего Митяя.
Сипача трясло в жесткой лихорадке. Глаза невидяще смотрели в никуда, лицо покрывалось пятнами.
- Откинуться решил? - зэк перевернул тело на бок, чтобы друг не захлебнулся. – Хорош! Митяй!!!