Читаем Эйсид-хаус полностью

– Несчастный случай, – повторяю. – И придержи язык, а? Это все из-за кислоты. Просто никогда, блядь, не трогай ее больше, не твоя отрава. Отрывайся лучше на бухле. Все будет путем, когда тебя отпустит. Но нельзя же нести такое дерьмо во всеуслышанье. Из-за тебя, старик, мы загремим за решетку! А для этих козлов, Рокси, такой вещи, как правда, просто нет. Полицейским вообще наплевать. Они увидят очередную пару заключенных, и только. А все эти гнусные мудаки-политики смогут сказать, что полиция выигрывает войну с преступностью. Как же это омерзительно! Смерть Слепака была охуительной трагедией, давай же не будем делать ее еще трагичнее, не будем делать этим уродам такой подарок. Очнись! Это был чертов несчастный случай!

Он глядит на меня со страхом, как будто лишь сейчас осознал, что же он говорил.

– Черт возьми, ты прав, дружище. О чем же я думал, когда так трепался… Никто из чуваков меня не слышал, да, Брай? НИКТО МЕНЯ НЕ СЛЫШАЛ, БРАЙ?

– Нет, только я. Тебя пронесло. Но оставь в покое эту чертову кислоту. Понятно?

– Да… Это безумие. Я принимал раньше кислоту, Брай, много лет тому назад. Но по сравнению с этой та была просто хуйня, а это настоящее сумасшествие. Какая же она безумная, Брай!

– Все нормально. Пойдем сейчас к тебе и оклемаемся. У тебя есть какое-нибудь бухло?

– Да, куча банок. Виски и все такое.

Это была сильная кислота, настоящий крышеснос, но когда мы добрались до Рокси, то забухали так, будто завтра никогда не наступит. А больше ничего под кислой ты делать и не сможешь; надо просто вымыть ее из организма алкоголем. Моча – депрессант, она тебя опускает. Начинаешь снова обретать над собой контроль.

Лишь бы только Рокси заткнулся. Я ведь не кидал ботинком снег в лицо Слепаку той ночью. Я ударил его ботинком в лицо. Что, если это я виноват в его смерти, а не Рокси с шифериной? Это было неправильно; ужасно, глупо, трусливо и безрассудно. Я не хочу похерить мою жизнь из-за одного глупого проеба, случившегося в миг запарки. Никоим образом. Не хочу и не буду, мать вашу. Слепак и Умник; повесть о двух мудаках[76]. Ну, эта повесть закончена, я надеюсь. Закончена навсегда.

14

Собеседование

Черт возьми, все опять вернулось на круги своя. Я до глубины души поразился, когда на бумаге с шапкой Эдинбургского районного муниципалитета увидел подпись Гарленда. Меня приглашали на собеседование.

Я все-таки поехал назад в Лондон, но после того, как работа в Илинге накрылась, отправился на поезде в Европу с Дарреном и Клиффом. Даррен и я в конце концов добрались до Римини. Он по-прежнему там, работает в баре охранником, ходит на рейвы и все время трахается. Дело подходящее, но мне пришлось возвращаться на очередную свадьбу, на этот раз моего отца. Они переселились в «бэрраттовский» домик[77] там же в Пилтоне, буквально через дорогу от нашей старой многоэтажки. Через пять лет это будут трущобы. Правительство же хотело видеть там больше частных домов, чтобы реанимировать район. Вообще-то, разницы никакой: либо ты платишь ренту за говенный дом муниципалитету, либо выплачиваешь за него по закладной жилищно-строительной кооперации. Прекрати выплачивать ссуду, и тут же увидишь, кто командует парадом. Я подумывал вернуться обратно в Римини, но получил холодную, натянутую записку от Даррена, гласящую, что у него закрутилась большая серьезная любовь с одной женщиной, и хотя он будет рад, если я поживу в его квартире немного… бла-бла-бла. Так что я переехал к Рокси и записался на собеседование в парковую службу.

– Привет, Брайан. – Гарленд протянул мне руку, и я пожал ее.

– Здравствуйте, мистер Гарленд.

– Позволь мне сказать, – начал он, – что тот прискорбный прошлогодний инцидент, как мне кажется по зрелом размышлении, был для тебя довольно нехарактерен. Полагаю, ты справился со своей… ах да, с депрессией?

– Да, теперь я чувствую себя превосходно, мистер Гарленд. В здоровом теле здоровый дух, как говорится.

– Это хорошо. Понимаешь, Брайан, ты был образцовым эс-пэ-эс до этой маленькой проблемы с Бертом Резерфордом. Ну, Берт – соль земли и так далее, но я готов допустить, что он может перегибать палку. Инспекции нужны Берты Резерфорды, в противном случае всю службу разъест хаос и апатия. Брайан, ты на собственном опыте осознал, какая это может быть скучная работа. Имей в виду, что в парки стекаются агрессивные группы молодежи – не как в места отдыха, а с куда более дурными намерениями…

– Да, согласен, это действительно проблема.

– Вот почему я хочу, чтобы ты вернулся на службу, Брайан. Этим летом мне потребуются люди, которые знают всю кухню. И помимо прочего, ты мне нравишься, Брайан, потому что читаешь книги. Читателю никогда не бывает скучно. Что ты сейчас читаешь?

– Я только что закончил биографию Питера О’Тула. Даже не подозревал, что он из Лидса[78].

– А он на самом деле оттуда?

– Да.

– Хорошо. А что-нибудь следующее уже начал?

– Да, читаю биографию Жан-Поля Сартра.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза