Вторая его неудача в том, что не было достигнуто договоренности о пределе гонки вооружений (не путать с фактическим разоружением, которое также было его целью). Лучше, чем кто-либо другой из мировых лидеров, Эйзенхауэр говорил о затратах на гонку вооружений, о ее опасностях и о ее сумасшествии. Но он не смог даже замедлить ее, не говоря уж о том, чтобы остановить. В данном случае упущенная возможность обернулась трагедией. Эйзенхауэр не только лучше многих понял тщетность гонки вооружений; по сравнению с другими он находился в наилучшем положении, позволявшем ему покончить с этой гонкой. Его престиж, особенно как военного, был настолько высок, что он мог бы заключить договор с русскими о запрещении атомных испытаний, просто дав заверения от своего имени в полезности такого договора для Соединенных Штатов. Но почти до самого конца пребывания в Овальном кабинете он продолжал считать, что риск расширения гонки вооружений менее опасен, чем риск, связанный с доверием русским.
Когда же, наконец, он был готов сделать попытку установить контроль над гонкой вооружений и дать согласие на заключение договора о полном запрещении ядерных испытаний без проведения инспекции на местах, то произошел инцидент с У-2. Так случилось, что это был именно тот самый полет Пауэрса, который Эйзенхауэр инстинктивно хотел отменить, но на котором настояли специалисты, отвечавшие за технологию проведения операции. В этом случае, так же как и в других, например увеличение производства атомных бомб, числа ядерных испытаний и количества ракет, он пошел на то, чтобы совет технических экспертов возобладал над его здравым смыслом. То, что это могло случиться с Эйзенхауэром, наглядно демонстрирует тиранию технологии в ядерно-ракетный век.
Эйзенхауэр надеялся предпринять наступление на коммунизм в Центральной и Восточной Европе. Но его нереалистичная и неэффективная воинственность, усиленная безответственной поддержкой его партией восстаний и освободительных движений в полицейском государстве, привела к трагедии 1956 года в Венгрии, которая всегда будет пятном на его биографии. При его Администрации "отбрасывание назад" не начиналось, поскольку лозунгом стали слова: "Позиции менять не надо". Но свободный мир оказался даже не в состоянии остаться на своей прежней позиции, когда Эйзенхауэр согласился на перемирие в Корее, по которому коммунисты получали контроль над северной частью Кореи; то же самое произошло и во Вьетнаме, и к этому следует добавить установление режима Кастро на Кубе.
Эти неудачи, взятые вместе, на первый взгляд являются убедительным основанием для обвинения. По мнению тех, кто критиковал политику Эйзенхауэра, эти провалы проистекали из самого большого его недостатка — неспособности осуществлять руководство. В отличие от Франклина Рузвельта и Трумэна Эйзенхауэр совсем не казался лидером, а лишь председателем правления, номинальным главой, президентом партии вигов, и это в то время, когда требовались решительные действия и решительная исполнительная власть.
Главная, наиболее острая и реалистичная критика президентства Эйзенхауэра обращена не на то, что он сделал, а на то, что он не сделал. Два срока его президентства — это время отложенных масштабных действий. Совершенно очевидно, что это верно в отношении расовых проблем и процесса десегрегации в жизни Америки. Это также верно в отношении проблем больших городов: рост трущоб, загрязнение окружающей среды, сужение налоговой базы *, достойные условия получения образования для всех, забота о престарелых, инвалидах и безработных. Гудпейстер предупреждал Президента: если и дальше откладывать решение проблем, то, когда наконец подойдет время браться за них, они станут неуправляемыми. Репутация Айка была бы сегодня намного выше, если бы он прислушался к этому предупреждению, и жизнь американцев была бы другой. Одной из причин тех крайностей, которые сопровождали программу Линдона Джонсона "Великое общество" в середине 60-х годов, как раз и был колоссальный масштаб тех проблем, которые Джонсон пытался решить. Возможно, эти проблемы не приобрели бы такого размаха, если бы Айк в свое время не отвернулся от них.
[* В связи с массовым переездом богатых американцев в пригороды.]
Айк любил говорить о себе как о консерваторе в финансовых делах и как о либерале — в человеческих. На самом же деле его политику можно лучше всего понять, если взглянуть на дату его рождения — он был последним американским президентом, рожденным в девятнадцатом веке. Сердцем он всегда был консерватором девятнадцатого века, который испытывал глубокое подозрение к властям, и к центральному правительству в особенности. Он считал, что сведение бюджета с дефицитом, за исключением военного времени, является аморальным, почти греховным поступком. Точно так же он относился и к правительственным программам, целью которых было оказание помощи людям в решении их экономических, медицинских и социальных проблем.
Во многих вопросах он никогда не поднялся выше тех представлений, которые дало ему воспитание в Абилине в начале века.