Эйзенхауэр. Солдат и Президент

"А что касается Джона, — продолжал он, — то мы можем только молиться. Если бы я вмешался, даже очень незаметно или косвенно, он бы так рассердился, что ни я, ни ты (если бы он счел, что ты тоже имеешь к этому отношение) не смогли бы с ним себя нормально чувствовать... но Бог знает, как я надеюсь и молюсь, чтобы с ним все было в порядке". Эйзенхауэр заверял Мейми: "Я не придираюсь к тебе. Но постарайся посмотреть на меня не в столь пагубном свете и позволь мне по меньшей мере быть уверенным, что меня ждут дома, когда здесь все закончится.

Я искренне люблю тебя и знаю, что, когда ты успокоишься, ты не будешь считать меня таким отвратительным чудовищем, каким я нарисован в твоих письмах. Я бы хотел, чтобы ты впредь никогда об этом не упоминала"*25.

Всю осень продолжалось великое наступление. Единственное место, где союзники не атаковали, было в самих Арденнах, которые очень слабо защищал корпус Троя Миддлтона. На пути в Маастрихт 7 декабря Эйзенхауэр отметил, как растянуты войска в Арденнах, и поинтересовался у Брэдли, насколько уязвим этот участок фронта. Брэдли ответил, что он не может усилить регион Арденн без того, чтобы не ослабить наступление Пэттона и Ходжеса, и что, если немцы контратакуют в Арденнах, по ним можно будет ударить с обоих флангов и остановить задолго до того, как они достигнут реки Маас. Хотя он и не ожидал немецкой контратаки в Арденнах, он, по его признанию, принял предосторожности и не разместил в этом районе ни одной крупной базы снабжения. Объяснение Брэдли удовлетворило Эйзенхауэра.

16 декабря было праздничным днем в версальской штаб-квартире ВШСЭС — праздновали свадьбу, повышение в звании и присвоение медали. Утром Микки Маккиф женился на сержанте из женского вспомогательного корпуса. Эйзенхауэр устроил прием с шампанским в своем сен-жерменском доме. У него был и другой повод для торжества; Сенат объявил о присвоении ему только что введенного нового звания генерала армии, что уравняло его в звании с Маршаллом, Макартуром и — Монтгомери.

Ближе к вечеру приехал Брэдли с жалобой на положение с пополнением. США имели к тому времени всего одну незадействованную дивизию, объем пополнений отставал от уровня потерь, и, учитывая всеобщее наступление, на котором настаивал Эйзенхауэр, ВШСЭС имел очень мало людей в резерве.

Их беседу в кабинете Эйзенхауэра прервал британский генерал Кеннет Стронг, сообщивший, что утром немцы начали наступление в Арденнах. Первая реакция Брэдли состояла в том, что это ложная, отвлекающая атака, призванная оттянуть силы Пэттона, наступающего в Сааре. Но Эйзенхауэр немедленно почувствовал что-то большее. "Это не ложная атака, — сказал он и пояснил: — Поскольку в Арденнах нет стоящих целей, немцы, видимо, преследуют стратегическую задачу". "Я думаю, вам лучше оказать Миддлтону помощь", — сказал он Брэдли. Изучая вместе со Стронгом операционную карту, Эйзенхауэр заметил, что 7-я бронедивизия занимала позиции во втором эшелоне и что 10-я бронедивизия, входящая в 3-ю армию, в боях не участвует. Он посоветовал Брэдли послать эти две дивизии на помощь Миддлтону в Арденны. Брэдли колебался; он знал, что и Ходжес, и Пэттон будут огорчены таким поворотом событий, особенно Пэттон, который к 10-й бронедивизии питал особую слабость. С некоторым нажимом Эйзенхауэр пересилил колебания Брэдли.

Отдав распоряжения, Эйзенхауэр и Брэдли с присоединившимся Эвереттом Хьюзом принялись за остатки шампанского, открыли бутылку виски "Пайпер Скотч", которую принес с собой Хьюз, и сыграли пять робберов в бридж. Новую оценку ситуации они произведут утром, когда у Стронга будет для них больше сведений*26.

Принесенные Стронгом новости о немецких дивизиях в Арденнах, основанные на анализе захваченных документов, оказались хуже некуда. Быстрая интуитивная оценка Эйзенхауэра подтвердилась — немцы начали контрнаступление, а не контратаку. Две немецкие бронетанковые армии, состоящие из двадцати четырех дивизий, ударили по корпусу Миддлтона, имеющего три дивизии. Немцы сумели достичь и полной внезапности, и подавляющего локального превосходства — восемь к одному в живой силе и четыре к одному в танках.

Эйзенхауэр принял на себя вину за внезапность нападения и был прав, поскольку не разгадал замыслов противника. Эйзенхауэр не сумел предвидеть, что Гитлер пустится в это отчаянное наступление, и ослабил фронт Миддлтона в Арденнах, поскольку настоял на всеобщем наступлении.

Но, несмотря на ошибки, Эйзенхауэр первым осознал размах этого контрнаступления, первым перестроился, первым понял: хотя первоначальные потери союзников были болезненны, в действительности им предоставляется прекрасная возможность. Утром 17 декабря Эйзенхауэр показал, что видел эту возможность с самого начала, написав в Военное министерство, что, "если дела пойдут нормально, мы не только сможем остановить этот прорыв, но и извлечем из него выгоду"*27.