Екаб Петерс

Петерс, располагавший всеми оказавшимися в руках ВЧК разоблачительными материалами, проявил недюжинный ум, дав в итоге анализа точную характеристику роли США в этом огромном заговоре против России. Он написал для «Известий» статью «Для порядка». «Россия перестала быть жандармом, но вместо России вырос новый жандарм, новый хранитель порядка — наемник американской буржуазии Вильсон…Еще 25 августа у американского консула было решено…» Далее Петерс рассказал подробно о разделении труда, принятом на этом совещании, в целях подрыва Советской власти. Он подтвердил, что все пошло «по определенному плану: разбираются железные дороги и взрываются мосты, ведущие на фронт, к нашим армиям. Саботаж наблюдается в одном направлении: вызвать в массах недовольство и волнение. Своими деньгами, создавая эти беспорядки, Вильсон и компания пойдут их тушить».

И менее всего обращая внимание на стилистические огрехи, он следующим образом завершил свои мысли: «Но их затея не удастся. Слишком поздно. Проснулся рабочий мир. И… будут раздавлены гады буржуазного мира мировой революцией».

…На Западе все больше поднимался шум в связи с арестом Локкарта, писали о «тяжкой участи английского дипломата», которого «подвергают пыткам». В ВЧК прибыл шведский генеральный консул Аскер.

Не садясь на предложенный ему стул, в официальных выражениях Аскер стал заявлять, что он уполномочен своим правительством и т. д., призывал к гуманности в отношении к «терпящему превратности» английскому дипломату и перешел к чтению ноты с угрозами сэра Бальфура, тогдашнего министра иностранных дел Великобритании. Петерс шведа прервал и сказал, что Аскер обращается не по адресу: ВЧК не уполномочено представлять Советское правительство. Незачем и зачитывать ноту — она напечатана в «Известиях». Угрозы на нас не подействуют! Если Аскер желает повидать Локкарта, то препятствий к этому нет!

В тот же день швед встретился с Локкартом — увидел просторные комнаты, чистые полы и окна (уборку делали люди из конвоя) и вынужден был признать, что слухи о тяжелой участи Локкарта ни на чем не основаны. А сам Локкарт записал: «Он убедился в том, что я не голодаю и не подвергаюсь никаким мучениям; сообщил мне, что в моих интересах делается все возможное, и простился». Ничего другого он записать и не мог, ибо за день до этого в его блокноте о Петерсе уже были такие слова: «Он относился ко мне с чрезвычайной любезностью, справился несколько раз о том, как себя держит стража, доходят ли до меня регулярно Мурины письма и нет ли у меня каких-либо жалоб».

Когда же на следующий день после посещения Аскером ВЧК англичанин прочитал в газетах о том, что он, Локкарт, лично опроверг дикие слухи, распространяемые буржуазной печатью, и подтвердил шведскому генеральному консулу, что обращение с ним не оставляет желать лучшего, Локкарт был в бешенстве. Констатировал: «Что не могли сделать сами большевики, за них сделал английский дипломат со своим признанием — я, тупица, — дав все данные о том, что вовсе не нахожусь в опасности!»

БУДНИ. I

В одну ночь, когда Петерс уже с блаженной мыслью поглядывал на диван с серым одеялом, ему принесли найденные при обыске бумаги. Среди них он увидел несколько страниц, вырванных из книги. Он узнал эти страницы — они были из первого тома романа графа Толстого «Война и мир», то место, где рассказывалось о князе Андрее, лежавшем тяжело раненным под голубым небом Аустерлица. Писатель-граф Петерса не особенно привлекал. В память врезался разве только первый бал Наташи Ростовой. Скучно-дидактические же поучения графа, его рассуждения о некоем роке Петерсу казались и успокаивающей, и устрашающей молитвой. Петерс предпочитал сурово-открытого Некрасова, хотя и его он теперь читал редко: сразу Петерсу вспоминались лондонские дни, его комната, камин, жена Мэй, дочка — да, это были тяжелые думы…

Углубившись в вырванные страницы из Толстого, Петерс удивился тому, что князь Андрей «думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никак не мог понять значения, и еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих». Читал ли Петерс раньше эти строки, он не помнил, но сейчас он никак не мог согласиться с толстовскими суждениями. Петерс мог сказать и для чего живет, и как согласен встретить свой конец, если революции нужна его смерть.