Екатерина Фурцева. Женщина во власти

Маршала Советского Союза чуть ли не открытым текстом обвиняли в планировании военного переворота: Жуков организовал в Тамбове школу диверсантов, не соизволив даже поставить в известность ЦК КПСС и его Президиум (а ведь должен был согласовать вопрос, чтобы не сказать — попросить разрешение на создание такой школы). Малиновский чуть позднее сказал: «…черт его знает, куда эта школа будет выброшена, против кого будет эта школа действовать, тем более что об этом не знает ЦК. Это было прямое желание Жукова, чтобы поставить своего человека в КГБ и в МВД, причем все должно стекаться в руки одного министра обороны. Мы знаем, к чему это дело ведет, мы не первый день в партии»[187].

На собрании актива Московской городской организации КПСС 31 октября 1957 года Фурцева сделала доклад о пленуме ЦК, после чего состоялось стандартное «обсуждение»: военный — гражданский — военный — гражданский. В конце — заключительное слово. Выступления гражданских преимущественно представляли собой перепевки пленума, а военные старательно пытались объяснить сами себе, как они могли так долго терпеть диктат одного человека. Из стенограммы, и главным образом из выступления Малиновского хорошо видно, что изменилось с июля по октябрь 1957 года: если на разгром «антипартийной группы» Молотова, Маленкова, Кагановича «и примкнувшего к ним» Шепилова Жуков явился с эскортом военных цекистов, то теперь он — член Президиума ЦК КПСС — рассчитывать на подобный эскорт попросту не мог: Маршал Победы успел настроить против себя и «соратников» в Министерстве обороны СССР, и «товарищей» по ЦК КПСС.

Судя по заключительному слову Фурцевой, высшее руководство партии опасалось, с одной стороны, осложнений в столичном регионе, с другой — пересудов в иностранной прессе, в которой сразу же после пленума стала печататься довольно подробная информация о нем. Военным фактически сказали «большое спасибо» и приказали разойтись, с тем чтобы никогда более не собираться на заседании актива столичной парторганизации в таком количестве по аналогичному поводу. «Тонкий» намек был прекрасно понят маршалами и генералами, присутствовавшими на заседании.

После октябрьских событий 1957 года в верхах развернулась активная кампания по дискредитации Жукова. По ироническому замечанию Александра Николаевича Яковлева, как только маршала отхлестали по всем статьям, подхалимствующая братия выступила в поход против Жукова, чтобы еще раз продемонстрировать холуйскую преданность руководству страны[188]. Хрущев многому научился у усопшего Хозяина.

Много лет спустя Екатерина Алексеевна, встретив Маршала Победы в Кремлевской больнице, подошла к нему и сказала:

— Георгий Константинович, простите меня, я очень плохо по отношению к вам поступила и постараюсь свою вину искупить.

Понимая, что выбора у Фурцевой фактически не было, а входя в раж критики, все воспитанные в сталинскую эпоху функционеры напрочь утрачивали чувство меры, Жуков ответил:

— Катя, это такие мелочи, о которых не стоит воспоминать[189].

* * *

Участие в разгроме «антипартийной группы», а потом и в свержении Жукова способствовало тому, что у Фурцевой сложилось опасное для члена партийного ареопага убеждение в собственном могуществе.

Когда на стадионе «Динамо» Нами Микоян пожаловалась Екатерине Алексеевне на судьбу снятого с поста первого секретаря ЦК Компартии Армении Григория Артемьевича Арутинова (Арутюняна) — своего дяди, Фурцева решилась «поучаствовать» в его судьбе. Как секретарь ЦК КПСС, она прекрасно понимала всю сложность положения. Первый секретарь ЦК Компартии Грузии Василий Мжаванадзе на прямую просьбу о предоставлении работы свергнутому Арутинову прямо ответил Нами Микоян:

— Боюсь гнева Хрущева!

После инфаркта у Арутинова Нами Микоян попросила о заступничестве у свекра — Анастаса Микояна, но хитрый Микоян отмахнулся:

— Неужели не понимаешь? Я не могу ничего сделать, Хрущев против Арутинова.

Тогда, на футбольном матче, Нами Микоян честно призналась Екатерине Алексеевне:

— Дядя серьезно заболел, сейчас поправляется, но впереди тупик — работы все равно нет.

Фурцева сразу же заявила:

— Завтра придешь ко мне на Старую площадь. Позвони утром.

Наутро, уже в кабинете, сама Екатерина Алексеевна позвонила Михаилу Суслову и вышла, сказав Нами Микоян:

— Подожди!

Через полчаса Фурцева вернулась:

— Арутинов будет работать в Госплане Грузии. Передай ему, пусть не волнуется!

С одной стороны, Екатерина Алексеевна в очередной раз доказала, что за своих она встанет горой. С другой — она подставилась перед Хрущевым и обеспечила на себя прекрасный компромат у Суслова[190]. Это была не первая ее ошибка. Как покажет время — и не последняя. В отличие от Фурцевой, почтеннейший Михаил Андреевич подобных не совершал. Как (по выражению Владислава Ходасевича) и у покойного Дзержинского, у Суслова не было сердца: была шестерня, которая «работала, покуда не стерлась»[191]. А Екатерина Алексеевна была человеком, которому ничто человеческое не было чуждо.

Глава 7. Во главе московских коммунистов