Читаем Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет полностью

Удивительного в этом мало, ведь какой бы незначительной информацией о России ни располагали жители американских колоний, эти сведения были несовершенными в лучшем случае и фантастическими в худшем. Большую часть своих познаний они получили в наследство от предков: американцы разделяли со своими британскими кузенами ту полную неосведомленность о России, которую последние только начали преодолевать в первые годы Войны за независимость{909}. Если колонисты и читали что-либо на эту тему, так это «Историю его времени» епископа (Джилберта) Бёрнета[334]. Входившее в стандартный набор книг любой колониальной американской библиотеки, это сочинение порицало Петра I, встреченного автором в Англии во время визита туда знаменитого Великого посольства, за жестокое обращение с подданными. Отзыв Вольтера в его «Истории Российской империи в царствование Петра Великого» (1759–1763), вышедшей в английском переводе в 1763 году, был более благоприятен. В целом воспринятая американцами как самый авторитетный труд о России{910}, «История» утверждала, что Петр доблестно боролся за вестернизацию отсталой, даже азиатской страны и до некоторой степени в этом преуспел. Варварские методы Петра позволили ему подвести варварскую нацию к рубежу цивилизации. Если американцы и были знакомы еще хотя бы с одной работой на ту же тему, это, вероятно, были «Записки о России генерала Манштейна 1727–1744», вышедшие на английском в 1770 году[335]. Из «Записок» можно было сделать вывод, что с момента безвременной смерти Петра Россия практически остановилась в развитии. Один переворот следовал за другим, и женщины, дети и умалишенные сменяли друг друга на престоле в не поддающейся уразумению последовательности.

Как только американцы возжелали независимости, их политические горизонты по необходимости раздались вширь. Соответственно увеличился и их интерес к России. Они вспомнили, что эта, пусть далекая, страна обладает всеми статусными атрибутами власти и могущества: обширной территорией, огромным населе нием, колоссальной постоянной армией и внушающим уважение флотом. Особенно американцы были заинтригованы русской армией[336]. Если было бы на то соизволение императрицы, ее армия могла бы очень пригодиться в Америке. Все дело было в этом жирном «если»: надежду, что Екатерина окажет помощь сепаратистам, уравновешивало опасение, что она примет сторону Англии. В конце концов, Россия — не только варварская страна, но и естественный союзник Британии.

Это опасение еще более усилилось после речи Георга III на открытии заседаний парламента в октябре 1775 года, в которой он поведал собравшимся, что получил «самые доброжелательные предложения» иностранной помощи и что он сообщит парламенту о договорах, которые могут быть заключены{911}. Георг не назвал ни одной нации конкретно, но в последовавшем за речью обсуждении упоминалась Россия и много раз было сказано о 20 тысячах солдат. Протоколы речи и дебатов достигли Соединенных Штатов к концу декабря 1775 года{912}. Так же как в Британии, связь между «иностранной помощью» и российским вмешательством была додумана в мгновение ока.

Английские газеты, предрекающие помощь русских, переправляются через океан и жадно прочитываются. Более широкое хождение в Штатах имеют лоялистские[337] газеты, перепечатывающие эти предсказания. Самой популярной газетой в бывших колониях, привлекающей внимание как патриотов, так и лоялистов, является «Royal Gazette» Джеймса Ривингтона. В ноябре 1775 года Ривингтон объявляет, что в благодарность за помощь, оказанную России в ходе турецкой войны, императрица одолжит Георгу III 20 тысяч солдат для подавления волнений в Америке{913}. Подобные заявления ведут к разгрому типографии Ривингтона патриотами и к его бегству в Англию. Вернувшись в оккупированный британцами НьюЙорк в конце 1777 года, он неустанно предсказывает, что избавление придет с севера. Теперь он объявляет своим читателям, что 30 тысяч русских солдат будут защищать Ганновер, с тем чтобы собственное ганноверское войско можно было перебросить в Америку{914}. Не обойден молчанием и императорский флот: полагаясь на проправительственно настроенную лондонскую прессу, Ривинггон утверждает, что два русских судна, нанятые Британией, уже курсируют по Средиземному морю, ожидая воссоединения с пятнадцатью другими. В эти суда он ухитряется втиснуть 20 тысяч русских солдат{915}.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное