Екатерина Медичи

Очередная нелепая авантюра сына привела Екатерину в отчаяние. По какому праву Месье позволил себе вмешиваться во внешнюю политику королевства? Как смеет он провоцировать ярость короля и вовлекать Францию в войну против Испании, которую королева-мать всегда старалась предупреждать всеми доступными ей средствами? Филипп II вполне мог истолковать амбициозные намерения брата короля как планы самого короля Франции в отношении Испанских Нидерландов. Екатерина со всей своей силой убеждения пыталась втолковать сыну, что задуманное им лишено всякого смысла. Даже если они с Вильгельмом Оранским изгонят испанцев, нет никакой гарантии, что он получит обещанное. Скорее всего, его отблагодарят тем, что изгонят из страны. Кроме того, Елизавета Английская сделает все для того, чтобы не допустить французского доминирования во Фландрии.

Месье слушал мать, согласно кивая, а сам неотступно думал о своем. Екатерина не могла постоянно следить за ним, и он продолжил подготовку вторжения в Нидерланды, сумев собрать двадцатитысячную армию, готовую пересечь границу Фландрии. Следующим его шагом явилось предъявление ультиматума брату-королю: или ему предоставляют должность генерального наместника королевства, или он вторгается в Нидерланды, тем самым развязывая войну с Испанией. То ли не ожидая услышать от короля ничего утешительного для себя, то ли просто от нетерпения он, не дожидаясь ответа, со своей армией пересек границу и 11 июля 1578 года занял Моне. Екатерина получила возможность оценить искренность обещаний своего сына. Дабы предотвратить катастрофу, она обратилась к папе как посреднику с просьбой убедить Филиппа II, что Генрих III не имеет ничего с общего с безумной авантюрой брата, которую он официально дезавуирует. Одновременно она умоляла младшего сына возвратиться со своей армией во Францию, но тщетно — тот во что бы то ни стало хотел получить корону. Что же касается самого Генриха III, то он, пока мать предпринимала воистину нечеловеческие усилия по спасению зашатавшегося под ним трона, испытывал чувство глубокого удовлетворения от того, что любезного братца нет в пределах королевства, где он обязательно разжег бы очередную гражданскую войну. Король даже послал ему во Фландрию деньги, чтобы он геройствовал там как можно дольше. Трудно помогать тому, кто сам себе не помогает, но Екатерина все равно не опускала рук — она была подлинной правительницей королевства, сознавая собственную ответственность и за страну, и за тех, кому подарила жизнь.

В то время как Месье продолжал свои подлые интриги, играя на нервах у матери, ей пришлось озаботиться еще одной проблемой. Лангедок, так и не признавший Бержеракского мира, грозил новым восстанием. Вызывала беспокойство и ситуация в Гаскони. Кому же следовало отправиться в долгий и трудный путь, чтобы убеждать непокорных южан соблюдать мир в королевстве? Не самому ли королю? Конечно же нет! Генриху III, слишком занятому своими миньонами, терзаемому ненавистью или завистью то к одному, то к другому, было не до того. В долгий и трудный путь пришлось, несмотря на свои 59 лет, отправиться его матери.

Не сторонница лобовых атак, Екатерина постаралась придать этому политическому мероприятию видимость сугубо семейного дела. Выступая в роли доброй мамаши, она заявила, что отправляется в Гасконь, дабы воссоединить свою дочь Маргариту с ее супругом Генрихом Наваррским. Супруги, уже более двух лет жившие в разлуке, но, похоже, не скучавшие друг без друга, в принципе, были не против встретиться. В отличие от непутевого Месье Екатерина собиралась делать политику, не причиняя никому зла, напротив, упрочивая, как того требовал ее материнский инстинкт, супружеские узы. Во избежание неприятных сюрпризов в пути ей должен был предшествовать, расчищая дипломатические завалы, верный Бельевр.