Екатерина Медичи

Рано порадовалась Екатерина «возмужанию» своего младшего отпрыска, обретению им качеств государственного мужа. Якобы внимая материнским наставлениям, он уже замышлял очередную подлую измену. Прилагая усилия к заключению очередного мира в казавшейся бесконечной череде гражданско-религиозных войн, Месье был движим отнюдь не миролюбием и не состраданием к соотечественникам, гугенотам и католикам, истреблявшим друг друга в смертельной схватке. Война, по его разумению, должна была продолжаться, только в другом месте — в Нидерландах, против испанцев, а для этого ему нужны были гугеноты короля Наваррского. В очередной раз собрав армию из французских протестантов, герцог Анжуйский бросился во фламандскую авантюру, самую безумную в его жизни.

Испробовав, казалось бы, все способы воздействия на строптивого сына, Екатерина решила повлиять на него и его гугенотское ополчение через Генриха Наваррского, которого надо было ради этого привлечь к французскому двору. Она знала, что супружеская жизнь Генриха и Марго опять разладилась и что для ее дочери пребывание в Нераке день ото дня становится все более невыносимым. Екатерина предложила ей возвратиться в Париж, прихватив с собой и фрейлину Фоссезу, любовницу Генриха, за которой, как полагала дальновидная королева-мать, потянется и зять. Ради этого Генрих III выделил 15 тысяч экю на дорожные расходы. Король Наваррский не удерживал супругу и даже вызвался лично проводить ее до Пуату. Несмотря на свой возраст и недомогание, Екатерина отправилась навстречу дочери и зятю. Всю дорогу Генрих был весел и учтив, порождая у жены, а потом и у тещи ложные надежды на воссоединение при парижском дворе. 28 марта 1582 года в Лa-Мот-Сент-Эре он приветствовал тещу, преклонив перед ней колено, как подобает доброму сыну. Затем последовал банкет, на котором, а особенно после него политические противники обменялись взаимными упреками. Генрих заявил Екатерине Медичи протест против ущемления его полномочий в Гиени, на что та ответила ему, что он как гугенот и глава протестантской партии не может рассчитывать на полное доверие короля. Затем, обратившись к присутствующим гугенотам, она сказала: «Господа, вы губите короля Наваррского, моего сына и себя», словно бы снимая ответственность с зятя, подпавшего под дурное влияние, и оставляя ему открытым путь к примирению — при французском дворе.

Однако Генрих, имевший свои намерения и планы, не воспользовался предложенным шансом, лишь проводив королев до Сен-Мексана, где простился с ними. При расставании с Фоссезой он даже прослезился, но скоро забыл о ней, найдя утешение в любви к другой. С легким сердцем он возвращался в Наварру. С Парижем его связывала лишь переписка, мало-помалу принимавшая скандальный характер. Узнав, что Марго дала отставку Фоссезе, удалив ее от двора, он без зазрения совести написал жене, что не появится в Лувре, пока она не возвратит Фоссезу. По совести говоря, малышка Фоссеза тогда была уже совершенно безразлична для него, но он не мог упустить столь замечательный случай для скандала. Возмущению Маргариты не было предела. Ее благоверный отчитывал законную жену за нелюбезное обращение с его метрессой! Откликнулась и Екатерина Медичи, которую Марго, вольно или невольно, держала в курсе своей переписки. «Вы, конечно, не первый супруг, ищущий любовных утех на стороне, — писала она зятю, — но еще никто до вас, нарушая супружескую верность, не обращался с подобными речами к жене. Так не обращаются с женщинами столь знатного происхождения, нанося им оскорбление из-за публичной девки. Сама ваша принадлежность к хорошему дому не дает вам права не знать, как следует жить с королевской дочерью и сестрой того, кто сейчас повелевает всем королевством и вами». Эти справедливые слова были бы вдвойне верны, не будь упомянутая королевская дочь такой, какой она была. Каково же было сознавать это матери, жизнь свою положившей на устроение счастья своих детей?