Екатерина Медичи

1569–1570 годы. Нет нужды подробно описывать этот отрезок истории Франции. Об этом времени достаточно красноречиво повествуют Брактом, Жлула, Кастедло, Манн, Генти, Кендюк, Рабютен, Соваль, Эрланже и другие. К чему состязаться с ними, — особенно с теми, кто был очевидцем этих событий, — лучше и правдивее все равно не написать, да и незачем, рискуешь только оказаться если не плагиатором, то бездарным подражателем. Впрочем, можно добавить что-то свое, увеличить объем материала; но к чему? Не проще ли сделать наоборот: вкратце объяснить то, что происходило после Жарнака и позицию правительства перед подписанием мирного договора с гугенотами в следующем году? Так и надо поступить. Читатель, таким образом, сможет проследить за дальнейшей жизнью полюбившихся ему героев и одновременно будет иметь общее представление об обстановке, сложившейся во французском государстве к тому времени. Это избавит его от необходимости рыться в романах, записках, исследованиях, воспоминаниях, мемуарах и учебниках, для того чтобы воссоздать в своем воображении картину истории Франции накануне договора в Сен-Жермене. Думается, автор будет солидарен в этом вопросе с читателем, которого, надо полагать, судьба жившего в то время Лесдигьера, фоном для рассказа о которой и служат описываемые события, интересует куда больше, нежели ход общественной мысли того времени.

Итак, прежде надо вскопать землю, удобрить ее и сделать грядки, а уж потом сажать туда семена. Установив это, я и закончу беглыми зарисовками 1569 год и приступлю к году 1570-му.

…Насладившись смертью Конде, но продолжая испытывать жгучую ненависть к остальным вождям гугенотов, королева-мать Екатерина Медичи назначила премии за головы двух основных ее врагов — за Колиньи 50 тысяч экю, и за Д'Андело — 20. А сама в присутствии испанского посла Д'Алавы занималась колдовством, творя обряды над бронзовыми, восковыми и даже тряпичными фигурками братьев Шатильонов. Именно подобным сверхъестественным силам посол приписал убийство принца Конде, о чем и сообщил в Испанию своему королю. Тот ответил, что ожидает такого же чуда и в отношении остальных главарей, но все же не мешало бы королеве Франции освоить и другие методы, которые не раз уже оправдывали себя и которым в нынешнее время надлежит отдать предпочтение.

Д'Алава показал это письмо королеве. Она и сама понимала, что надо менять тактику, и у нее были для этого люди, один из которых был слугой у адмирала. Именно он и подсыпал однажды смертоносный порошок в кувшин с вином, стоявший на столе, за которым ужинали адмирал и его брат.

Тело Д'Андело было сплошь покрыто ранами, которые иногда начинали кровоточить. За несколько дней до рокового вечера гугеноты, узнав, что Вольфганг Баварский движется через Бургундию с большим войском, начали собираться в поход. Решили взять с собой пушки, которые — и надо же было такому случиться! — расставлены были вокруг дома Д'Андело и за время своего бездействия порядком увязли в грязи. Д'Андело приказал переместить пушки к воротам и сам принялся помогать, ибо был силен телом и духом, но вдруг побледнел и рухнул на колени. Подбежавший врач, раздев его, обнаружив на его теле многочисленные кровоподтеки; кровь струилась из ран, большинство из них Д'Андело получил в Бретанском походе и которые теперь открылись, не успев полностью зажить.

Он потерял много крови, но ее удалось все же остановить, однако Д'Андело заметно ослаб и еле держался на ногах. Ему требовался как минимум месяц для поправки здоровья. А спустя несколько дней он уже со своим братом пил вино из кувшина, который услужливо поставил на стол Доминик Д'Альб. Неожиданно Д'Андело вскочил с места и схватился рукой за горло, другой судорожно начал рвать ворот рубахи. Обеспокоенный Колиньи спросил, что случилось. Вместо ответа тот указал пальцем на кувшин с вином; изо рта у него пошла кровавая пена, он покачнулся и упал. Адмирал подбежал к брату и взял его за руку: Д'Андело не подавал признаков жизни. Немедленно позвали лекаря. Тот прибежал, склонился над мертвым телом, раскрыл рот, осмотрел горло, язык и сразу же бросился к столу. Заглянув в бокал, на дне которого оставался серовато-розовый осадок, он сразу понял, в чем дело.

— Вино было отравлено, — объявил лекарь.

Доминика Д'Альба тут же схватили. Вначале, все отрицая, ночью под пытками он признался, что порошок дал ему некий немецкий лекарь, служивший королю. Он уверил его, что это эликсир долголетия, который принесет бессмертие адмиралу. Отравителя без труда изобличили в обмане и утром следующего дня повесили на воротах крепости. Войску, дабы не создавать ненужной паники, было объявлено, что открылись старые раны Д'Андело, от чего он и скончался.