Екатерина Великая

Крупнейшим событием кампании 1770 года было появление в водах Средиземного моря трех русских эскадр под общим командованием А. Г. Орлова. В прошлом гвардейский офицер, Алексей Григорьевич не имел опыта управления морскими силами, поэтому ему в помощь были приданы два опытных адмирала — Г. А. Спиридов и С. К. Грейг. Весной адмирал Спиридов произвел высадку русского десанта в Морее, это послужило сигналом для восстания местных греков против турок. Русскими и греческими войсками были заняты Миситрия, а также порт Наварин. 24 июня русские моряки нанесли турецкому флоту сильный удар в Хиосском проливе, а через два дня настигли его в Чесменской бухте, куда турецкая эскадра скрылась под защиту береговых батарей. В ночь на 26 июня турецкие корабли были почти полностью уничтожены. «Турки прекратили всякое сопротивление даже на тех судах, которые еще не загорелись, — писал в рапорте Грейг. — Бо́льшая часть гребных судов или затонули, или опрокинулись от множества людей, бросавшихся в них. Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду»^[904]. Орлов распорядился спасать и втаскивать на борт всех уцелевших — русских и турок без разбора. По его приказу флот направился к Дарданеллам, чтобы блокировать пролив и перерезать морские коммуникации противника.

«Земля и море колебались»

Екатерина знала одну «низкую истину»: мало одержать победу, нужно, чтобы о ней заговорили в европейских газетах и политических салонах. Тогда она станет фактом дипломатической игры. Поэтому в письмах Вольтеру наша героиня всегда подробно рассказывала о крупнейших сражениях. О Чесменской битве она писала: «Турки имели… против девяти больших кораблей шестнадцать линейных же кораблей; а в фрегатах и прочих судах неравенство было еще большее. Граф Орлов остался в кордебаталии. Адмирал Спиридов, имевший у себя на корабле Федора Орлова, предводительствовал авангардом, а контр-адмирал Элфинстон — ариергардом… Огонь производим был несколько часов с обеих сторон чрезмерный; корабли подошли друг к другу столь близко, что ружейные выстрелы помогали пушечным. Корабль адмирала Спиридова сцепился с капитан-пашинским, девяностопушечным, его зажег, но усилившийся от того огонь дошел до нашего [корабля], и оба поднялись на воздух… Сказывают, что земля и море колебались от поднявшихся на воздух великого числа кораблей неприятельских… Граф Орлов уведомляет, что на другой день после истребления турецкого флота вода Чесменской гавани… наполнилась кровию… Без малого сто кораблей всякого роду в пепел превращено». Турецкая эскадра состояла из 70 судов, в том числе 15 линейных, но для большего впечатления Екатерина преувеличила потери противника. «Всегда я была того мнения, что герои для великих происшествий родятся»^[905], — писала она об Алексее Орлове.

В таком же приподнятом тоне Екатерина сообщала Вольтеру о победах П. А. Румянцева при Ларге и Кагуле в 1770 году. 4 июля отряды турок были обнаружены между реками Ларга и Бибикул. В ночь с 7 на 8 июля русские войска сосредоточились на правом фланге неприятеля и на рассвете атаковали его. Турки оставили более тысячи убитых на поле боя и, бросив 33 пушки, бежали к реке Кагул, где находилась 150-тысячная армия великого визиря. Ночью 21 июля русские добровольцы проникли в турецкий лагерь, перерезали подпруги у лошадей и канаты шатров. А едва забрезжил рассвет, войска Румянцева, разделенные на несколько отрядов, подошли к позициям противника и ударили на них одновременно с фронта, флангов и тыла. Завязалось сражение. Охваченные паникой турки бросились к переправам через Дунай, где их ждала засада русских карабинеров. Потери неприятеля составили 20 тысяч убитыми. Русская сторона лишилась 988 человек.

У Екатерины был повод ликовать. «Правое наше крыло примыкалось к реке Пруту; турецкий лагерь защищен был четырьмя ретраншементами, кои взяты войсками моими приступом, с примкнутыми штыками, — писала она Вольтеру. — Кровопролитие продолжалось четыре часа… С нашей стороны урон весьма маловажен». 27 тысяч русских разбили 150-тысячную турецкую армию и 100-тысячную татарскую конницу, угрожавшую тылу. Перефразируя известное выражение Румянцева, императрица с гордостью писала: «Войска мои, равные древним римским, никогда не спрашивают, сколько неприятелей, но где они находятся»^[906].

По словам философа, он близко к сердцу принимал все события на русско-турецком театре военных действий и подзадоривал Екатерину к новым победам: «Мучусь я… от Браилова и Бендер бессоницею, ибо мне часто грезится, что я вижу гарнизоны их военнопленными»^[907]. Однако свои дальнейшие планы Екатерина всегда обходила молчанием.