Екатерина Великая

Екатерина пишет о своей жизни, когда ей едва перевалило за двадцать: «У меня всегда в руках была книга, меня никогда не покидала грусть, счастье все время ускользало от меня. Мое положение было явно не самое завидное; я была изолирована от придворного мира. Однако я привыкла к этому». Чтение было ее постоянным времяпрепровождением. Книги спасали, просвещая ум, укрепляя волю.

День шел за днем, а она не могла никак вырваться из удушающего своим однообразием круга скучных встреч со скучными людьми. Утром Екатерина читала и занималась, затем, когда ей делал прическу Тимофей Евренев или другой парикмахер, в ее руках опять была книга. После этого она шла к Петру или же он приходил к ней. И все это время она, стиснув зубы, ждала, когда кончится свидание. В половине двенадцатого великая княгиня начинала одеваться перед официальной частью дня. В передней в это время ожидали ее фрейлины и пышно разодетые, но пустые кавалеры, назначенные императрицей в ее свиту. Екатерина искала взглядом княгиню Гагарину, остроумную и веселую женщину, но не забывала и об остальных, стараясь быть любезной со всеми, хотя общение с ними не давало пищи уму. За обеденным столом распоряжались Мария и Николай Чоглоковы, «прикладывая большое старание к тому, чтобы беседа не выходила за нужные рамки», пресекая все попытки внести свежую струю юмора. Петр часто надоедал всем своими спорами с Чоглоковыми. Иногда он допекал их дерзкими выходками.

Послеполуденное время посвящалось опять-таки чтению, прогулкам в саду или же болтовне с княгиней Гагариной и Марией Чоглоковой. За последнее время Мария подобрела к Екатерине, и между ними возникло подобие дружбы. Княгиня Гагарина обладала живым умом и могла уследить за ходом быстрых мыслей Екатерины. Однако она постоянно напоминала Екатерине о шаткости ее положения. У Гагариной был еще один недостаток: она любила роскошь и обожала тепличное общество Москвы и Петербурга, а Екатерина предпочитала деревенскую жизнь с ее простотой и покоем, необходимым для восстановления сил.

Когда наступал вечер, Екатерина ужинала с теми же придворными, которые докучали ей своей тупостью за обедом. После ужина она отправлялась в свои покои и читала до отхода ко сну. Петр приходил разделить с ней ложе, зачастую пьяный. Обычно он был настроен враждебно и оскорблял ее. Он ни разу не попытался овладеть ею, и она все больше утверждалась во мнении, что Петр был не способен исполнять свои супружеские обязанности. Зато он проявлял недюжинный талант, унижая жену своими причудами. После этого его амурные шалости казались преувеличенными, выдуманными.

В его пылкой страсти к маленькой горбатой герцогине Курляндской было что-то от фарса. При своем тщедушном, безобразном теле, темном цвете лица герцогиня едва ли могла считаться красавицей и не могла сравниться с высокой, прекрасно сложенной Екатериной, чья ослепительно белая кожа и грациозная осанка вызывала у многих восхищение. И все же, как уже успела заметить Екатерина, Петра не смущали телесные недостатки. В этом он напоминал ее дядю Адольфа, короля Швеции, который «если уж и заводил любовницу, то обязательно горбунью, одноглазую или хромую». Петр был так очарован герцогиней, что не отходил от нее ни на шаг, постоянно пялился на нее и восхвалял ее до небес, особенно в присутствии Екатерины.

Та старалась пропускать мимо ушей бесстыдные намеки и оскорбления мужа, однако в своих мемуарах признавала, что ее самолюбие было все же уязвлено. То, что эту уродливую, похожую на монстра герцогиню Курлядскую предпочитали ей, было наглым вызовом. Конечно, она гордо откидывала назад голову и пренебрегала издевками Петра и гневом ее собственных слуг, но все же не могла не чувствовать себя раненной в самое сердце. Тем временем Петр переключился на другую любовницу. Когда горбатой герцогини не было под рукой, он приставал к юной горничной гречанке («хорошенькой, как кочерыжка», — отмечала Екатерина). В комнате, смежной с будуаром жены, он, запершись, провел с ней однажды целый день и часть ночи. Он не мог не знать, что его супруга лежит в своей постели по другую сторону тонкой перегородки и мечется в жару…