«Это было мимолетное увлечение, — писала позже Екатерина, — и не вышло за обычные рамки». Она избавилась от своей горячки, а. Петр от своей страсти к горничной-гречанке и к герцогине Курляндской. Жизнь продолжалась. Екатерину развлекала финская служанка Екатерина Войтова, которая подвязала под платье подушку и ходила, переваливаясь, по комнате, копируя вечно беременную Марию Чоглокову. Екатерина в себе обнаружила дар к звукоподражанию. Она хрюкала, как поросенок, ухала, как филин, заставляя смеяться всех, даже надменно самодовольного Николая Чоглокова. Эти шумные забавы привлекли внимание. Вокруг нее собрались зрители. Подбадриваемая хлопками в ладоши, она разошлась не на шутку. Шурин Марии Чоглоковой, граф Гендриков, которого долго не было при дворе, заметил перемену, происшедшую в великой княгине, и сказал ей, что у него голова идет кругом от ее представления. Изголодавшаяся по доброму слову Екатерина приняла этот комплимент близко к сердцу и повторяла его несколько дней.
Отменное здоровье Екатерины помогало ей сохранить бодрость духа. Долгие зимние месяцы, томясь в стенах дворца, она не находила применения своей энергии, если не считать катания на санках и игр в помещении. А летом же могла отводить душу в верховой езде, выезжая на прогулки в любое время. Иногда она весь день галопировала по полям.
«Мне нравилось скакать на лошади, и я была неутомима», — писала Екатерина, вспоминая о том времени, когда ей только что пошел третий десяток. Ее уныние отступило. Она каждое утро просыпалась с нетерпеливым желанием побыстрее вскочить в седло. Она любила охотиться на зайцев в подмосковном имении Николая Чоглокова, летя на полном скаку за добычей по низинным лугам. Портной сшил ей из шелка охотничий костюм с хрустальными пуговицами, к которому она надевала черную шляпу с алмазами. Костюм оказался ненадежным; от туманов и дождей шелк обветшал, а под лучами жаркого летнего солнца выцвел. Портной жаловался, что его замучили заказами на новые костюмы для верховой езды, и на чем свет стоит клял великую княгиню, однако ничто не могло заставить Екатерину отказаться от конных прогулок.
«По правде говоря, охота меня совсем не интересовала, — писала она, — но я страстно любила садиться на свою лошадь. Чем опаснее было препятствие, тем лучше, и если лошадь убегала прочь, я устремлялась за нею и приводила ее назад». Ее гибкое и сильное тело позволяло ей без всяких видимых усилий, одним прыжком оказываться в седле, по обе стороны которого ниспадала ее юбка с разрезом. Увидев впервые этот ловкий прыжок в седло, императрица от изумления ахнула и восхитилась женой своего племянника. «Можно побиться об заклад, что под ней мужское седло», — пробурчала Елизавета, и она была права.
У Екатерины была достойная соперница — мадам Арнгейм, превосходная наездница. Она могла прыгать в седло с таким же изяществом, как это делала великая княгиня. Две всадницы состязались, пытаясь перещеголять одна другую.
Когда наступал вечер и скакать на лошадях было уже невозможно, спор продолжался в зале для бальных танцев. Мадам Арнгейм умела прекрасно танцевать, и однажды вечером они с Екатериной заключили дружеское пари, кто дольше протанцует. Вечер был долгим. Екатерина и ее соперница прыгали, кружились, приседали, пока наконец мадам Арнгейм не рухнула в кресло от усталости. А Екатерина продолжала головокружительные пируэты и вышла победительницей.
С точки зрения императрицы, энергия и выносливость Екатерины, ее неунывающий дух и мужество, и в особенности ее упругое, соблазнительное тело были насмешкой над двором. Что толку в ее достоинствах и прелестях, если главная роль, предназначенная ей — материнство, — до сих пор ускользала от нее? Люди подмигивали друг другу, хихикали и шептались о том, что она все еще девственница. Канцлер Бестужев тряс головой и разводил руками, государыня топала ногами и заявляла, что у Екатерины есть какая-то тайная особенность, которая не дает ей забеременеть. Она велела Марии Чоглоковой подвергнуть медицинскому осмотру обоих супругов. Екатерину должна была проверить повивальная бабка, а Петра — доктор. Решили выяснить — раз и навсегда! — почему они не следуют законам природы.
И все же эти угрозы императрицы были редкими и оказывались пустым звуком. Казалось, что ее интерес к престолонаследнику угас. Она старалась избегать своего отвратительного племянника и с головой погрузилась в приятные развлечения. Думать о передаче власти означало думать о временности бытия, о том, что она стареет, что ее пухлые румяные щеки бледнеют, а в прелестный пышных волосах появилась седина.
Густые румяна не могли больше скрыть тяжелые впадины под глазами или складки обвислой кожи. Она все еще сохраняла остатки былой красоты, но они быстро исчезали, а ее тело приобретало нездоровую полноту. Чтобы скрыть жировые наслоения, окружавшие ее раздутую талию и живот, пришлось перешивать тысячи платьев. И все же правительница продолжала услаждать себя обжорством, не зная в еде никакой меры. Уже организм начал бунтовать против переедания.