Екатерине не разрешили присутствовать на крещении Павла. Но Елизавета посетила ее после этого, вручила небольшую шкатулку с драгоценностями и чек, по которому та могла получить в казначействе сто тысяч рублей. Подарок был довольно скромным — ожерелье, пара сережек и два перстня. Камни не представляли большой ценности и к тому же побывали в руках малоопытных огранщиков, а вот чек был весьма кстати, ибо Екатерина истратила уже все свои деньги и залезла в большие долги. Она хотела побыстрее получить деньги, но вскоре к Екатерине явился кабинет-министр барон Черкасов, который занимался выдачей наличности по чекам. Увы! Пришел с пустыми руками и объяснил, что сто тысяч рублей, предназначенные для Екатерины, выплачены Петру. Услышав, что Екатерина получает большой подарок, тот потребовал точно такой же и для себя. Поскольку наличных денег в казне было мало, решили выдать положенную сумму сначала Петру, а Екатерину попросили запастись терпением и подождать. Вот что сказал барон Черкасов.
Вяло тянулись дни, заканчивалась осень, и на пороге уже стояла зима. Екатерина вернулась в свои покои и опять оставалась лишь в компании фрейлин. Время от времени к ней приходил Петр, но вовсе не потому, что соскучился по жене. Причина была совсем иная. Он увлекся Елизаветой Воронцовой, самой некрасивой дамой из ее свиты, вульгарной, со следами оспы на лице. Этот беззастенчивый флирт оскорблял Екатерину, но огорчение, вызванное распутством мужа, поблекло и показалось ей ничтожным по сравнению с неприятным известием. Она узнала, что княгиня Гагарина, ее самая близкая подруга на протяжении последних лет, выходит замуж и покидает двор. Вдобавок ей сообщили, что Сергей Салтыков уезжает на несколько месяцев в Швецию. На него была возложена миссия известить шведский двор о рождении будущего престолонаследника.
Произошло то, чего боялась Екатерина. Сергей, сделав свое дело, стал обузой при дворе. Во избежание пересудов императрица решила разлучить их на неопределенное время.
«Я зарылась глубже в перину и, свернувшись калачиком, предалась отчаянию, оставшись один на один со своими горестями. Я ссылалась на болезнь. Я сказала, что у меня разболелась нога и я не могу встать. Дело было в том, что я не хотела вставать. У меня было так тяжело на сердце, что я не желала никого видеть».
Екатерина не виделась ни с кем, зато у маленького Павла не было отбоя от посетителей. Каждому хотелось взглянуть на долгожданного младенца, лежавшего в колыбели, выстланной мехами. Елизавета не могла нарадоваться на него. Она нянчила его, беспокоясь и суетясь по пустякам.
— Какой он темненький! — не без лукавства восклицали придворные, зная, что его отцом был смуглый Сергей Салтыков, а не великий князь, бледный как поганка. Но Елизавета не обращала на это внимания. Она сделала бессмысленными все намеки на сомнительное отцовство Петра, пробурчав, что это не первый бастард, который рождается в ее семье. Она не пресекала сплетни о Екатерине и Сергее. Значение имело лишь то, что у великой княгини родился ребенок, которого императрица будет любить и пестовать. Родился продолжатель династии.
Поведение государыни было настолько материнским, что среди придворных распространился слух, что, дескать, Павел ее сын, а не Екатерины. Несмотря на свой немолодой возраст и многочисленные недомогания Елизавета казалась еще способной стать матерью. К тому же всем было известно, что она путается с молодыми и здоровыми любовниками. Так почему же она не может завести ребенка, хотя бы на склоне лет?
Императрица не препятствовала распространению этих слухов. Прошло почти шесть недель, и только тогда она позволила Екатерине взглянуть на ребенка. «Я подумала, что он очень красивый, — писала Екатерина. — И увидев его, я почувствовала себя чуточку счастливее». Увы, Павла почти сразу же выхватили у нее из рук и унесли, и ощущение одиночества и заброшенности стало еще острее.
Первого ноября Екатерина должна была принимать официальные поздравления придворных. Слуги украсили спальные покои великой княгини с необычной роскошью. Вместо прежней мебели сюда принесли изящные кушетки и столы, великолепные гобелены и драпировки, предметы искусства. Теперь ее спальня выглядела почти так же богато, как апартаменты самой императрицы. Главным украшением была кровать, обитая розовым бархатом с серебряной вышивкой.
Полулежа на этой царской кровати, Екатерина терпеливо ждала, когда мимо нее пройдут все министры, придворные, иностранные послы, видные горожане и представители дворянства. Каждый из них целовал ей руку. Для любого посетителя у нее находилось приветливое слово и дружелюбная улыбка. Лишь ее большие голубые глаза выдавали страдания, которые она стойко перенесла, и Екатерина прилагала все усилия, чтобы глаза излучали тихую радость материнства.