Екатерина Великая

На Екатерине было великолепное платье из серебряного шелка, расшитое орлами и отделанное горностаем. Ее длинный шлейф несли шесть камергеров. Императорская пурпурная бархатная мантия, сшитая в Париже для коронации Екатерины I в 1724 году, была украшена сотнями двуглавых золотых орлов. Сверкающая корона, которую она надела на голову, была изготовлена специально для этого случая. В основу ее лег древний византийский образец из двух полусфер, соединенных гирляндой дубовых листьев с желудями и содержащих четыре тысячи девятьсот тридцать шесть бриллиантов, вправленных в серебро, и огромный темный рубин наверху. По форме она не отличалась от митры православного епископа: рубин занимал место креста, — и эта похожесть не была случайной для Екатерины, которая как императрица являлась также главой Русской православной церкви. Когда она встала перед отделанным бриллиантами и рубинами троном со скипетром в правой руке и державой в левой, пушки произвели салют. Архиепископ Новгородский объявил ее помазанницей; она причастилась и пошла поклониться иконам в Архангельском и Благовещенском соборах.

Через много лет исповедник спросил ее, верит ли она в Бога. Она удивилась вопросу и вот что рассказала своему секретарю Александру Храповицкому:

«Мне задали на исповеди странный вопрос, какого никогда раньше не задавали: верю ли я в Бога. Я сразу же процитировала весь Символ веры, и если понадобятся доказательства, я приведу такие, о каких никто и думать не мог. Я верю всему утвержденному на Седьмом вселенском соборе, потому что Святой отец того времени был ближе к апостолам и понимал все лучше нас»^{312}.

Итак, Екатерина была православной, членом сообщества православных верующих; она считала себя христианкой и принимала постулаты церкви — но не считала принадлежность к религиозному течению делом личного убеждения, как мы смотрим на это сегодня. Поэтому и нашла вопрос духовника таким странным. Как православная верующая, она выполняла требования православия — что означало «правильное поклонение» — через соблюдение постов, посещение литургий, исповедь и причащение в положенное время, правильность жеста при наложении креста, поклоны, почтительность к иконам, целование рукава священника и так далее.

Она не считала нужным выполнять что-то сверх того (в православном календаре есть еще много праздников, на которые нужно посещать литургию, а православная литургия никогда не бывает короткой), в том числе отвечать на вопрос о вере. Просвещенные философы, которых она уважала, не требовали от нее отказа от веры — просто вера должна быть совместима с разумом, что она интерпретировала как избегание крайностей и фанатизма, а также невмешательство религии в дела государства или в политику. Это ее прекрасно устраивало.

Екатерина также серьезно воспринимала свое положение главы православной церкви в России. Церковь при правильном управлении обеспечивала стабильность государству. Ведущим принципом для Екатерины был порядок, и православная церковь с иерархией епископов, архимандритов, священников, дьяконов и с мирянами в роли послушных овечек вносила немалый вклад в упорядочивание мирного, хорошо отлаженного государства, где каждый знает свое место и соответственно вносит свою лепту в общее дело. Однако на обстоятельства личной жизни Екатерины религия, похоже, влияла в очень малой степени, и ответ, который она дала своему исповеднику, когда ее спросили, верит ли она, предполагает, что ее не подвергали детальной проверке совести при этих встречах.

После коронации императрица вернулась в Грановитую палату для принятия присяги от придворных и раздачи наград, рангов и украшенных драгоценностями сабель. Григорий Орлов был назначен генерал-адъютантом, и все пять братьев Орловых были возвеличены до графского титула, как и Никита Панин. Тем вечером все здания Кремля были освещены, и в полночь Екатерина вышла на Красное крыльцо, где ее приветствовали громкими криками. По свидетельству французского посла барона де Бретейля, некоторые из этих приветствий имели сценическую постановку (коммунистические лидеры XX века, не первыми занявшие Кремль, переняли и предшествующий опыт в организации народного энтузиазма), и в какой-то момент постановка чуть не пошла насмарку: