Екатерина Великая

2 августа Екатерина снова написала Станиславу Понятовскому, дав полное описание событий переворота во всех подробностях: «Все умы тут до сих пор в состоянии брожения, — сообщила она. — Прошу тебя не приезжать сюда сейчас из страха, что оно усугубится»^{300}. Она сообщила ему свою версию того, что случилось с Петром:

«От страха у него началась колика, которая длилась три дня и прошла на четвертый. В этот день он слишком много выпил — потому что он имел все, что хотел, кроме свободы. Болезнь повлияла на его мозг, наступила сильнейшая слабость, и несмотря на помощь врачей, он испустил дух, попросив предварительно лютеранского священника. Я приказала вскрыть его, но в животе не оказалось никаких признаков болезни. Смерть наступила в результате воспаления кишечника и апоплексии. У него оказалось необыкновенно маленькое сердце, совсем усохшее»^{301}.

Если Станислав и сохранял какие-либо остатки надежды, что их прежние отношения теперь смогут восстановиться, он пришел в себя. Императрица Екатерина расставила все по местам: «Я получила твое письмо. Регулярная переписка станет предметом тысяч неудобств. Я должна предпринимать двадцать тысяч предосторожностей, и у меня нет времени для маленьких губительных любовных писем»^{302}.

Екатерина была абсолютно уверена: она должна сделать все, чтобы ее приняли как законную русскую правительницу; подчеркивание же собственного иностранного происхождения путем поддерживания близких отношений с другим иностранцем (и вдобавок католиком) может стать фатальным. Она попыталась сказать об этом Понятовскому, объяснив, что во время переворота «все произошло на основе ненависти ко всему иностранному; Петра III тоже относили к иностранцам»^{303}. Она не стала рассказывать прежнему любовнику так же многословно, что из ее сердца он уже вытеснен другим человеком, но намекнула на это: «Я чувствую себя очень неловко… Не могу сказать тебе, из-за чего, но это так»^{304}. В конце письма она почти уже извинялась: «Прощай! Мир полон странных ситуаций»^{305}.

Неделей позже официальная газета Санкт-Петербурга объявила о наградах всем основным руководителям переворота. Кирилл Разумовский, Никита Панин и Николай Волконский получили пенсии по пять тысяч рублей в год, а семнадцать остальных участников, в том числе Григорий и Алексей Орловы, лейтенант Пассек и княгиня Дашкова, получили по восемьсот крепостных (дарение крепостных всегда происходило с землей, которую они занимали и которая приносила прибыль хозяину) или по 24 000 рублей.

Подготовка к коронации шла быстро. Части петербургских административных департаментов начали уезжать в Москву в конце июля. Сама Екатерина выехала первого сентября вслед за Григорием Орловым; ее свита состояла из двадцати трех человек и шестидесяти трех экипажей и телег; их тащили триста девяносто пять лошадей. Ее сын Павел уехал на несколько дней раньше в сопровождении своего воспитателя Никиты Панина и двадцати семи экипажей, влекомых двумястами пятьюдесятью семью лошадьми. Хотя кавалькада Екатерины двигалась медленно, она догнала группу сопровождения Павла — та остановилась на почтовой станции, поскольку ребенка стало лихорадить. Ко времени прибытия матери ему, однако, уже стало лучше, поэтому она настояла на продолжении поездки. Десятого сентября Екатерина написала Панину из Петровского — имения графа Кирилла Разумовского недалеко от Москвы, — высказав свое мнение относительно причины приступа лихорадки у Павла (перевозбуждение).