Екатерина Великая

«Я буду очень благодарна тебе, мой друг, если ты заставишь себя писать мне чаще и будешь отправлять курьера каждую неделю без пропусков. Это не только успокоит мою душу, но сбережет мне сердце от бесполезных волнений и отведет больше тысячи неприятностей. В этот самый час исполняется ровно месяц с тех пор, как я имела от тебя последнюю строчку»^{976}.

Какое-то время казалось, что у Потемкина могут возникнуть дополнительные трудности в виде появления на театре великого князя Павла, который заявил о своем намерении присоединиться к армии. Екатерина предупредила об этом Потемкина 11 января 1788 года, добавив: «Это еще одно неудобство, от которого я бы с радостью тебя избавила»^{977}. Избавление пришло в форме еще одной беременности великой княгини. Павел решил остаться дома, пока Мария Федоровна не родит.

Другая война шла тем временем при дворе, развлекая императрицу и большинство ее придворных. Это была «война Нарышкинских свиней», и главными действующими лицами в ней выступали Лев Нарышкин и княгиня Дашкова. Суть состояла в том, что свиньи Нарышкина забрели на землю Дашковой и потоптали ее цветочные клумбы. Екатерина так высказалась о паре: «Дашкова и Л. А. Нарышкин рассорились настолько, что когда они сидят рядом, то отворачиваются друг от друга и образуют двуглавого орла»^{978}.

На следующий день после пятидесятидевятилетия Екатерина плохо себя чувствовала и не выходила 23 апреля в вестибюль. Она провела вечер в покоях Александра Мамонова, где было дано закрытое представление ее притчи «Le Flatteur et les Flattés» («Льстица и Обольщенная»), которая базировалась на басне Эзопа о лисице и вороне. Она чувствовала себя больной еще 26-го, когда рассказала Храповицкому о сильнейшей колике, которая была у нее ночью: «Ничто не помогало — ни горячее, ни холодное; но колика прекратилась, когда я повернулась в постели больным местом вниз. У меня не было этого целый год — последний раз такое случилось на галере и в Чернигове»^{979}.

В мае Александр Мамонов был произведен в ранг генерал-лейтенанта и получил титул графа Священной Римской империи. В начале того же месяца великокняжеская чета выехала из Павловска и присоединилась к императрице в Царском Селе, готовясь к родам великой княгини. Четвертая внучка Екатерины, ее тезка Екатерина Павловна, родилась десятого мая. Роды были трудными, и Екатерине приписали — с этим соглашался даже великий князь — спасение жизни Марии Федоровны. Через два часа после родов плацента все еще не вышла; когда все запаниковали, Екатерина предложила приложить полынь, что и решило проблему. Мария Федоровна расстроилась, что родила еще одну девочку. Чтобы ее успокоить, Екатерина и дала ребенку свое имя.

Международная ситуация стала еще более серьезной к середине 1788 года, с появлением слухов, что Швеция готовится напасть на Россию. 2 июня пришло известие, что у берегов Ревеля появился шведский флот. Слухи оказались ложными — корабли были купеческими судами. Но явно раздраженная императрица приказала принести все карты и атласы, чтобы изучить границы между Россией и Швецией. В такие моменты она чрезвычайно нуждалась в присутствии Потемкина. «Был бы ты тут, — написала она, — я обсудила бы с тобой ситуацию в течение пяти минут и тогда решила бы, что делать»^{980}.

Природа не способствовала тому, чтобы улучшить ее настроение: «У нас самая поганая холодина; в течение пяти дней держится такой ветер, что на деревьях ломаются ветви»^{981}. Однако она повеселела 15 июня — с прибытием курьера, который доложил о победе над турками в лимане, объединяющем устья Буга и Днепра. Именно в день победы Екатерина ясно озвучила в присутствии Храповицкого «Греческий проект», задуманный ею и Потемкиным как конечная цель русско-турецкого конфликта: