Екатерина Великая

От Инкермана императорский поезд добрался до Севастополя, откуда Екатерина сообщила в письме Гримму: «Бог мой, все это так походит на сны из «Тысячи и одной ночи», что нет уверенности в пробуждении»^{970}. Следующими городами для посещения были Симферополь, Карасубазар (теперь Белогорск) и Старый Крым. «Этот тур по Крыму оказался очаровательной экскурсией, — написала Екатерина невестке, — и я ничуть не устала. Граф Фалькенштайн расстанется с нами в Бериславе [город на Днепре], а оттуда уже я отправлюсь домой»^{971}.

Должным образом попрощавшись с императором, Екатерина двинулась в обратный путь, прибыв в Кременчуг 4 июня. Через четыре дня она наградила Потемкина почетной приставкой к его имени «Таврический» (от «Тавриды», — то есть Крыма). Награда была объявлена при символической остановке в Полтаве, где пятьдесят тысяч человек русских войск разыграли перед императрицей и ее свитой великую битву 1709 года, в которой Петр Великий победил шведского короля Карла XII. 9 июня императрица прибыла в Константиноград, а десятого — в Харьков. Тут Потемкин покинул ее и вернулся в Кременчуг.

Проехав через Курск, Орел и Мценск, Екатерина 20 июня прибыла в Тулу. Теперь она была очень уставшей и не посетила бал, данный дворянством города. 23-го она встретилась в Знаменском со своими любимыми внуками и вместе с ними направилась в свой дворец в Коломенском, в нескольких милях от Москвы, куда и прибыла вечером. Через два дня она сообщила Гримму, что мальчики устраивают в ее комнате страшный шум, но после шести месяцев разлуки было бы жестоко отсылать их прочь. Императрица официально вступила в Москву 27 июня, во время празднования двадцать пятой годовщины своего восшествия на престол, и оставалась там до 4 июля. Обратное путешествие проходило без приключений и пролегало через Тверь, Торжок, Вышний Волочок и Новгород. Екатерина вернулась в Царское Село в полдень 11 июля. Через два дня она написала Потемкину, поблагодарив его и сообщив, какие ему возносятся хвалы:

«Два дня назад мы закончили наше путешествие длиной в шесть тысяч верст, вернувшись в прекрасном состоянии, и с того самого часа без устали рассказываем об отличных условиях в местах, доверенных тебе, — результате твоего труда, — о достижениях, об усердии, о прилагаемых усилиях и заботе и об остальных качествах, которые ты повсюду проявляешь. Итак, мой друг, наши почти непрерывные разговоры касаются, впрямую или не впрямую, тебя и твоей работы»^{972}.

Великий князь Павел был одним из тех, кто решил не верить рассказам государыни о том, что она видела в Крыму, заметив принцу де Линю, с которым ладил: «Люди не делают ничего, только морочат императрицу… Все сделанное и увиденное в Крыму — чистая выдумка»^{973}. Де Линь парировал: хоть какие-то «фокусы», может быть, и имели место, но очень многое было реальным, и Екатерина действительно проверяла все сама и видела за дымовой завесой. Павел возразил, что ясное видение недоступно женщине, и в этом причина, почему «эти русские плуты» хотели, чтобы ими правила женщина. Де Линь заметил по поводу этой вспышки: «Великая княгиня опустила глаза, и около четверти часа мы все трое чувствовали неловкость из-за вырвавшегося замечания»^{974}.

После похожего на сказку Крыма Екатерине пришлось столкнуться с обыденным фактом, что большая часть ее империи испытывает недостаток пищи в результате и плохого урожая, и халатности некоторых губернаторов. 7 августа в Петербурге заволновались рабочие. Делегация из четырехсот рабочих, выходцев из крестьян, пришла в Зимний дворец (куда Екатерина вернулась лишь днем раньше) в надежде передать петицию лично императрице.