Екатерина Великая

«Когда я принимаю решение, это обычно не праздный каприз, как часто бывает в Польше. Поэтому я уезжаю, как и сказала, завтра и желаю ему всех мыслимых радостей и благополучия»^{956}.

28 апреля Екатерина написала о своем согласии с желанием сына и невестки сделать прививки двум старшим дочкам — с условием, что девочки должны не только не находиться в Екатерининском дворце, но также быть подальше от садовых павильонов Царского Села, в которых они любили играть и где, как она боялась, на стульях, столах и занавесях могла остаться инфекция (в то время это было обычным опасением). Мария Федоровна в тот же день написала подробный отчет о результатах прививки (которая была уже сделана 22 апреля):

«Наши малышки в хорошем здравии и пока без лихорадки, хотя доктора ожидают, что лихорадка появится завтра или еще через день. На третий день место, где была сделана прививка, покраснело, вчера вспухло, и у обеих появилось по два маленьких пузырька с какой-то жидкостью внутри. Наконец Холидей и другие врачи заявили нам, что вид реакции вполне подходящий — это их выражение, и я передаю его Вашему императорскому величеству; они утверждают, что все пройдет наилучшим образом. Вчера вечером Холидей заставил их принять порошок Димсдейла, а этим утром — немного слабительного, что уже произвело свое действие. Дети веселы и счастливы, цвет лица у них здоровый — никто не верит, что они накануне лихорадки. Их питание составляют молоко и фрукты; в комнатах прохладно, воздух свежий, одеты они в льняные костюмчики — короче, все идет так, как происходило с сыновьями… У Александры несколько крохотных точек под глазками, они сомнительны и могут оказаться просто рябинками»^{957}.

«Царское Село особенно красиво этой весной, — добавила Мария Федоровна, — погода теплая, воздух чистый, запах свежей травы проникает во дворец».

Тем временем Екатерина находилась в Кременчуге, остановившись в «большом, великолепном и очаровательном здании»^{958}, построенном Потемкиным возле дубовой рощи. Потемкин смог также с помощью садовника Уильяма Гулда, протеже Ланселота «Умельца» Брауна, за несколько дней создать для императрицы «английский парк» — с деревьями, кустарниками, цветами, гравийными дорожками, скамейками и фонтанами. Екатерина отбыла по воде 3 мая; ее спутники все еще казались ей занимательными: «Если бы вы знали все, что говорилось и делалось каждый день на моей галере, вы бы умерли от смеха. Все путешествующие со мной так привыкли к моей компании, что ведут себя будто дома»^{959}. Однажды граф де Сегюр попытался научить императрицу писать стихи. Четыре дня она пыталась рифмовать, но, как позднее призналась Гримму, безуспешно: «Этому нужно уделять слишком много времени, а я начала слишком поздно»^{960}. Фицгерберт попытался утешить императрицу, немного расстроенную отсутствием у нее поэтического дарования, сказав, что никто не может быть одинаково превосходен во всем, и посоветовал довольствоваться строфой, которую она создала однажды о своей борзой:

«Вот лежит княгиня Андерсон,
Укушен ею мистер Роджерсон»^{961}

.