У Константина был более сложный характер. Он все делал «судорожно, толчками», будучи человечком блестящим, но непредсказуемым, и имел живость, «граничащую с чрезмерной». В сущности, в некоторых проявлениях он был похож на своего отца в детстве — Павел тоже не мог усидеть на месте и имел непредсказуемый нрав, — и даже на своего деда, Петра III. Тем не менее Екатерина считала, что он «сделает себе имя», и особенно радовалась его успехам в греческом языке (которому его учили в рамках подготовки «греческого проекта»). Он говорил своему брату: «Зачем ты читаешь дурацкие французские переводы? Я читаю оригиналы». Раз Екатерина похвасталась:
Про внучек Екатерина могла рассказать гораздо меньше, хотя сочла их интересными, когда те вышли из младенческого возраста. В этом она походила на свою мать, которая уделяла дочери мало времени и внимания, когда та была маленькой. Александра, теперь семилетняя, развилась за последние полтора года и уже достигла совершенства в языках, музыке и танцах. Ей приходилось тяжко трудиться, чтобы отвоевать внимание Екатерины у своих братьев.
Маленькая Екатерина была еще недостаточно осмысленной, чтобы представлять интерес для своей бабушки:
Осенью 1790 года состоялись различные представления в Эрмитаже, включая постановку пьесы Екатерины «Начало правления Олега» на музыку Сарти, которая представляла собой исторические тексты, перемежающиеся одами Ломоносова, старинными русскими песнями и сценами из Еврипида. Она была показана членам императорской семьи и их гостям 22 и 25 октября. Затем, в воскресенье, 10 ноября, дали особое представление, устроенное Екатериной как сюрприз для придворных. После большого бала и ужина в Эрмитаже гостей провели к креслам, занятым французскими актерами и актрисами. Там им выдали костюмы, которые следовало надеть вместо придворной одежды — женщины получили мужские костюмы, а мужчины женские, — и состоялся маскарад. Вероятно, императрица пыталась вернуть свою юность, когда ее так радовали маскарады с переодеванием, страстно любимые Елизаветой.