Екатерина Великая

Одним из первых актов правления Павла I стало уничтожение любой возможности появления такой женщины, как его мать. В проведенном в апреле 1797 года законе о наследовании он снова восстановил право мужского первородства и запретил любой женщине наследовать трон. Эра великих русских императриц пришла к концу; ее место занял грубый мужской мир.

Николаю I наследовал его сын, либерал Александр II, известный актом освобождения крепостных в 1861 году и награжденный за свои усилия восемью попытками покушения, последняя из которых оказалась успешной. Церковь Спаса-на-Крови, один из самых впечатляющих ориентиров современного Санкт-Петербурга, возведена на месте убийства Александра. При Александре III маятник снова качнулся в сторону репрессий, а его сын Николай II унаследовал ситуацию, при которой старые методы автократии оказались неподходящими и гибельными. На несколько месяцев после падения империи Александровский дворец, построенный Екатериной в Царском Селе для любимого внука, стал тюрьмой для ее потомков — до того, как царя с семьей увезли в Тобольск, а затем в Екатеринбург, где всех и убили в июне 1918 года. Революция, «растоптавшая самые понятия религии, чести и славы»^{1103}, приближению которой с такими усилиями противилась Екатерина, все-таки пришла.

В 1647 году некто Адам Олеариус, придворный из Голштинии, опубликовал рассказ о путешествии по России в 30-х годах XVII века, в который включил свои наблюдения, будто бы русские склонны потакать содомии, даже с лошадьми. Именно эта беспочвенная клевета после смерти Екатерины десятилетиями вертелась на языке особенно злобно настроенных сплетников. Поскольку было известно, что Екатерина любила секс, успешно приспособилась к русским обычаям и была прекрасной наездницей, не потребовалось слишком большого воображения, дабы предположить, будто Екатерина практиковала секс с лошадьми и умерла во время такого акта.

Неизвестно, кто первым пустил позорную «жеребячью историю» — похоже, она распространялась устно до того, как была записана, — но можно выделить отдельные слухи и предположения, которые ее питали. Непристойные изображения Екатерины появились в сатирической печати Британии и Франции еще до ее смерти, особенно во время «Очаковского кризиса» 1791 года, когда Британия и Пруссия чуть не начали войну с Россией на стороне Турции. Ее страстная оппозиция французской революции — а также тот факт, что правящие круги Европы, в представленные основном мужчинами, так никогда и не привыкли к мысли об этой безмужней женщине, постоянно увеличивающей размеры и влияние своей империи, — все это делало ее постоянной мишенью для тех, кто искал способа опорочить ее достижения.

Из вступительной статьи в журнале Джона Паркинсона 1792 года ясно, что сексуальная жизнь Екатерины стала обычной темой для непристойностей в среде жителей Петербурга: «Обсуждался вопрос, какой из каналов стоил дороже всего; когда один из них рассмотрели игриво, не осталось сомнений в сути: Екатерининский канал (это название одного из них), несомненно, был самым дорогим»^{1104}. Слухи всегда окружали смерть обожаемого молодого фаворита Екатерины Александра Ланского, и, без сомнения, не было забыто, что в предсмертном бреду он то и дело просил запрячь в свою кровать лошадей. Этот отчет, объединившись со слухами о том, что он умер от передозировки возбуждающих средств — и конкретно во время любовного акта с Екатериной, — стал вероятным первым шагом, с учетом прежнего «отчета» Олеариуса и легендами о мастерстве Екатерины как наездницы в молодости, на пути распространения «жеребячьей истории».

Я впервые услышала «историю смерти Екатерины Великой» — и услышала как истину (хотя, слава богу, не от преподавателя истории) — будучи студенткой последнего курса института славистики и Восточной Европы. Эта непристойная фальшивка, которая была бы смешной, когда б не стала трагической, прилепившись к памяти Екатерины — якобы специально сконструированный подъемник, помогавший императрице осуществлять сексуальный акт с конем, внезапно развалился, и жеребец рухнул на нее сверху, изломав ее так, что она умерла. К несчастью, эта легенда относится к историям такого рода, которые, будучи однажды услышаны, не забываются уже никогда. Надеюсь, образ Екатерины, возникший на этих страницах, позволит уничтожить упомянутый бред навсегда.

Конечно, Екатерина не была императрицей-девственницей. К концу жизни она уже не сомневалась (как объясняла Потемкину, рассказывая ему о Платоне Зубове), что ей для поддержания здоровья необходим молодой человек, способный любить и быть любимым. И ясно, что она не могла продуктивно функционировать как императрица, если ее эмоциональные и физические потребности не удовлетворялись.