Екатерина Великая

3 декабря, в солнечный и очень холодный день, гроб Петра погрузили на колесную платформу, которую тянуло восемь лошадей, и медленно, торжественно провезли от Александро-Невской лавры до Зимнего дворца. Павел шел за гробом, за ним — придворные высокого ранга. Император проследил, чтобы те, кто сыграл роль в свержении и убийстве его отца, участвовали также в его посмертном восстановлении в правах. Князю Барятинскому и генерал-губернатору Пассеку приказали идти в кортеже, а графу Алексею Орлову была оказана сомнительная честь нести на подушке императорскую корону. Граф Орлов, который, по общему свидетельству, получив этот приказ, сел в угол и зарыдал, во время церемонии вел себя спокойно, с чувством собственного достоинства, шел твердо и с бесстрастным лицом. Процессия, сопровождаемая пушечными выстрелами, растянулась на всю длину Невского проспекта; ей потребовалось несколько часов, чтобы дойти до места назначения.

По прибытии в Зимний дворец гроб Петра поставили рядом с гробом Екатерины. Так, возле бывшего супруга, которого она презирала и в конце концов свергла, покойная императрица принимала свидетельства почтения своих подданных, которым позволили пройти мимо двойного катафалка. Многие увидели в этом оскорбление памяти Екатерины, акт сыновнего неуважения, и это не прибавило новому царю любви подданных[65].

Гробы стояли рядом два дня. Затем, после похоронной службы, состоявшейся 5 декабря, их отнесли в Петропавловский собор — традиционное место захоронения Романовых. Императорская семья шла следом по льду Невы, на фут отстав от катафалка. В соборе останки на две недели были выставлены на обозрение публики, а затем похоронены рядом под мраморными надгробиями, на которых Павел велел начертать даты рождения и похорон — но не даты смерти. Этим он сделал все, чтобы казалось, будто Петр III правил вместе с Екатериной II. Он был отнюдь не последним среди русских правителей, пытавшихся переписать историю.

Эпилог

22 февраля 1788 года Екатерина просила Гримма не титуловать ее:

«Прошу вас больше не называть меня так и не давать мне в дальнейшем прозвание Екатерина Великая, потому что, во-первых, я не люблю прозваний, во-вторых, мое имя Екатерина Вторая, в-третьих, я не хочу, чтобы кто-нибудь говорил обо мне, как о Людовике XV, что люди неверно меня назвали, и в-четвертых, по размерам я не большая и не маленькая»^{1101}.

Она верила, что только потомки смогут судить о ней верно, хотя и составила себе бодрую эпитафию по образцу эпитафии для своей борзой Сэра Тома Андерсона, написав ее на обратной стороне могильного камня над усопшей борзой:

«Тут лежит Екатерина Вторая, рожденная в Штеттине двадцать первого апреля (второго мая) 1729 года. Она приехала в Россию в 1744 году, чтобы выйти замуж за Петра III. В возрасте четырнадцати лет она составила тройное правило: угождать мужу, Елизавете и нации. Она не отвергала ничего, что могло помочь его осуществлению.

Восемнадцать лет скуки и одиночества заставили ее прочитать уйму книг. Сев на российский трон, она хотела принести пользу и обеспечить своим подданным счастье, свободу и богатство. Она легко прощала и никого не ненавидела; она была снисходительной и веселой от природы, с ней легко было ужиться; она обладала республиканской душой и добрым, сердцем, имела друзей, легко находила работу, любила хорошее общество и искусство»^{1102}.

Хотя «республиканская душа», если она когда-либо и существовала, стала незаметной в годы, последовавшие за Французской революцией, это наверняка точное отображение ее собственного мнения о себе[66]. Юмористически и сжато, но ни в коем случае не сглаживая образ, это резюме демонстрирует самоуверенность и умение жить в ладу с собой — чего сын от нее не унаследовал.