Екатерина Великая

Шведы уехали 20 сентября, в день сорокадвухлетия Павла. Тот факт, что они выбрали именно этот особый день для отъезда, не оставшись на праздник, чрезвычайно поразил публику и подчеркнул, что все неблагополучно. О том, что произошло, не было сделано никаких официальных заявлений. А после всех фанфар, которыми сопровождалось прибытие ко двору шведской делегации, неизбежно распространились слухи, что дело пошло не так. Один слух сообщал, что Густав-Адольф был щедро подкуплен королем Пруссии, заинтересованным в том, чтобы он не женился на русской княгине, а другой — что вся вина на Моркове, и что его удалили от двора.

Великий князь Александр был рад увидеть спины шведов — не только из-за оскорбления, нанесенного его сестре, но также потому, что не любил явления, названного (в письме ла Арпу) «еще одним разгулом праздников, балов, различных ужинов всех сортов»^{1099}. Несмотря на гордую похвальбу в его детские годы, Екатерина не преуспела в ваянии из «монсеньора Александра» того, чего ей хотелось. Он не только проявлял нелюбовь к атмосфере и стилю двора своей бабушки и отвращение к идее в свою очередь стать императором, — в последние несколько лет он стал вызывающе близок с отцом. И он, и Константин с энтузиазмом принимали участие в военных занятиях Павла в Гатчине и Павловске. Екатерина воображала, что к этому времени Александр достаточно пропитается презрением, испытываемым к великому князю Павлу всеми при дворе, чтобы стать невосприимчивым к его влиянию. Но этого не произошло. Похоже, Александр боялся и отца, и бабушки — но первого больше уважал. Попавшийся между ними двоими, он решил притворяться.

В то же время его бабушка ждала срочного ответа на вопрос — можно ли подготовить его к приему императорского трона после ее смерти, таким образом отрезав Павла от наследования. Эта идея была отвратительна Александру, и не по одному пункту, но он не мог заставить себя высказаться откровенно. Летом 1796 года Екатерина также попыталась заручиться в этом вопросе поддержкой Марии Федоровны, попросив ее уговорить Павла подписать акт о самоотречении. Она думала, что сможет сыграть на семейных неурядицах великой княгини — потому что Павел влюбился в одну из фрейлин жены. Но великая княгиня осталась непоколебимо лояльной — и в любом случае Павла было бы не уговорить подписать такой документ. В октябре Екатерина напрямую подступила к внуку; он доверился своей матери и не дал ясного ответа. К концу месяца вопрос наследования все еще не был решен.

20 октября Екатерина написала Гримму:

«Я проповедую и буду проповедовать здравый смысл всем королям — назло разрушителям тронов и общества и несмотря на всех приверженцев дурной противостоящей системы. Увидим, кто окажется царем горы — рациональный довод или чушь, провозглашаемая вероломными сторонниками отвратительной системы, которая сама по себе исключает и топчет основу самих понятий религии, чести и славы»^{1100}.

Можно сказать, что это были ее последние слова — и Гримму, и миру.

21. Смерть и похороны

В среду, 5 ноября 1796 года, Екатерина поднялась, как обычно, рано, оделась, выпила кофе и села работать. Когда ее верная личная горничная Мария Перекусихина спросила, хорошо ли она спала, императрица ответила, что уже давно не спала так хорошо. Вскоре она отправилась в ванную.

Через полчаса она все еще не вышла, и слуги начали волноваться. Сначала они подумали, что, может быть, она отправилась на прогулку в Эрмитаж, проскользнув так, что они не заметили; но когда ее камердинер Захар Зотов проверил, взяты ли из шкафа шуба или теплая накидка, и обнаружил, что все на месте, всеобщий испуг усилился. Зотов решил поискать ее. Он осторожно приоткрыл дверь ванной комнаты и увидел императрицу упавшей. Камердинер приподнял ей голову и обнаружил, что глаза ее закрыты, лицо багрового цвета, а дыхание хриплое и затрудненное. Он позвал на помощь; вбежало несколько слуг. Они не смогли поднять императрицу из-за ее веса и из-за того, что одна ее нога заклинила дверь. Призвали новых слуг и все вместе с большим трудом перенесли Екатерину в спальню, где положили на пол, на матрас из марокканской кожи. Затем вызвали докторов.