«Регент вышел; я пригласила короля сесть со мной на софу… Он начал излагать речь, которая, думаю, была подготовлена заранее. Он поблагодарил меня за то, каким образом его принимали, и заявил, что сохранит память об этом и благодарность на всю жизнь. Затем сказал, что очень сердит из-за непредвиденных препятствий, которые помешали его желанию соединиться со мной еще более тесно; что он разослал в Швецию письма, дабы узнать мнение соплеменников; что это ни в коей мере не роняет его авторитет, как я могу предположить, поскольку он несовершеннолетний; что он действовал в соответствии со своими убеждениями и со знанием своего народа, любовь которого должен сохранить.
Я дала ему высказать все, что он хотел; выслушала его с большим вниманием и очень серьезным выражением лица, не издав ни звука. Когда он закончил и наступила тишина, я сказала, что с большим удовлетворением услышала, что он доволен оказанным приемом и что он запомнит его навсегда; что я также вижу возникшие препятствия для нашего более тесного союза, и очень раздражающие; что я действовала, как и он, в согласии со своими убеждениями и своим долгом. Когда я сказала это, он похвалил мою внучку и спросил о состоянии ее здоровья. Я ответила, что все четверо простудились. Он вернулся к сожалениям, которые испытывает из-за того, что религиозный вопрос породил препятствия его желаниям.
Так как разговор превратился в обмен заготовленными репликами, я сказала ему в разговорном тоне: вам следует знать, что вы должны делать, и вы вольны делать что захотите; но я не могу изменить своего мнения — вам ни в коем случае не следовало поднимать тему религии; сделав это, вы совершили очень грубую ошибку, вредную прежде всего для вас самого. Потому что если когда-нибудь моя внучка окажется достаточно слабой, чтобы изменить своей религии — знаете, каков будет результат? Она потеряет уважение в России, а за этим последует обязательная потеря уважения также и в Швеции.