Екатерина Великая

«Я приняла их в своих внутренних покоях. Было заметно, что регент в отчаянии. Что касается короля, он был окостеневший, как кочерга. Он положил мою записку на стол. Я предложила ему сделать в ней изменения, как было предложено прошлым вечером — но ни доводы регента, ни мои не заставили его согласиться. Он твердил слова Пилата: что я написал, то написал; я никогда не изменяю того, что написал. Кроме того, он был невежлив, упрям и упорен как бревно, не готов ни говорить, ни слушать. Регент часто говорил ему что-то по-шведски и объяснял последствия его упрямства — ноя могу утверждать, что он отвечал с гневом. Через час они наконец ушли, очень недовольные друг другом. Регент рыдал»^{1092}.

Видя, что никакого прогресса не предвидится, Екатерина приказала прекратить все переговоры. Бал этого вечера, даваемый в честь дня рождения Анны Федоровны, был печальным. Адам Чарторыйский записал:

«Императрица прибыла с вечной улыбкой на губах, но во взгляде ее можно было увидеть темную печаль и ярость. Помочь было невозможно — можно было только восхититься бесстрастной твердостью, с которой она принимала своих гостей… Говорят, великий князь Павел был ужасно раздражен, хотя я подозреваю, что он испытывал некоторое удовольствие от тяжелого faux pas (промаха) кабинета. Великий князь Александр негодовал из-за оскорбления, нанесенного его сестре, но возлагал вину на графа Моркова. Императрица была рада видеть, что внук разделяет ее негодование»^{1093}.

Графиня Головина также вспоминала тот бал:

«Король Швеции появился печальный и смущенный, но императрица была сдержанна и разговаривала с ним со всей возможной легкостью и достоинством. Великий князь Павел был в бешенстве и кидал на короля уничтожающие взгляды»^{1094}.

Тупик сохранялся 13 и 14 сентября, когда императрица скрывалась от взглядов публики. Сообщали, что в шведской резиденции кипят бурные споры, слышные на всех трех этажах здания. Вечером 14-го Екатерина получила от регента письмо, в котором тот извинялся за глупость своего племянника. Екатерина ответила, что искренне не знает, что ответить. В конце концов 17 сентября договор, включающий статью о религии, был подписан властью регента — но с оговоркой, что он будет выполняться только если король ратифицирует его в течение двух месяцев после достижения совершеннолетия. Екатерина рассчитывала, что этого не произойдет, но понимала: такой маневр помогал регенту сохранить лицо. Описав всю историю, чтобы ознакомить с ней своего посла, Екатерина признала, что она заставила ее думать о короле гораздо хуже, и на деле она полностью утратила хорошее мнение, которое создалось у нее о нем вначале. Она закончила свое письмо так: «Говорят, они уезжают завтра. Слава Богу»^{1095}.

Когда король и регент пришли в Бриллиантовый зал попрощаться с императрицей, второй сказал, что первый хотел бы поговорить с нею наедине, и поспешно вышел из комнаты. Екатерина рассказала своему послу, что затем произошло между стареющей императрицей и юным королем: