Павел не приехал в город, как его просили, но с удовольствием передал свое согласие на брак. Екатерина передала согласие Густаву Адольфу на условиях, что помолвка с принцессой Мекленбургской будет недвусмысленно разорвана и что великая княгиня останется в той религии, «в какой рождена и воспитана»{1081}
— потому что хотя протестантские принцессы переходят в православие, вливаясь в русскую императорскую семью, об обратном процессе вопрос возникать не должен. Тут-то и проявилась реальная проблема. Регент и шведские государственные деятели в ответном договоре между двумя странами — с участием Остермана, Зубова, Безбородко и Моркова с российской стороны — без труда согласились на это условие, но молодой король оказался глубоко преданным евангелистом.Тем не менее казалось, что его сомнения можно преодолеть, и 30 августа Екатерина была все еще довольна намеченным женихом, что ясно из ее письма Гримму:
«Все от мала до велика обожают молодого короля: он очень любезен, очень хорошо говорит, чудесно болтает.
У него милое лицо; черты лица тонкие и правильные, глаза большие и живые; он имеет величественную осанку, высок, строен и подвижен; ему нравится прыгать, танцевать и совершать любые телесные упражнения; он разряжается в них легко и умело. Похоже, ему тут очень нравится; он хочет остаться еще на десять дней. Он тут уже три недели, и день его отъезда еще не назначен, хотя время летит быстро… Публика заметила, что день ото дня Его величество все чаще танцует с мадемуазель Александрой и у них постоянно есть что сказать друг другу. Еще говорят, будто Его величество заявил своим людям: «Устройте все как можно скорее, ибо я чувствую, что влюбляюсь до безумия; а когда я теряю голову, я теряю всякий здравый смысл». Похоже также, что молодая леди не испытывает антипатии к вышеназванному лорду: она перестала стесняться, как было в начале, и чувствует себя легко в присутствии своего обожателя. Нужно признать, что они составили редкую пару. Никто не вмешивается, никто не препятствует; все выглядит так, будто дело уладится или по крайней мере решится до отъезда Его величества, который вовсе не торопится уезжать, хотя его совершеннолетие будет объявлено первого ноября по новому стилю»{1082}
.
2 сентября венский посол, граф Кобенцл, давал бал. Бедная тринадцатилетняя Александра выглядела такой невинной — но ее бабушка рассказала об инциденте, произошедшем на балу:
«Не знаю, как это случилось — то ли из-за избытка веселости, то ли еще почему-то, — но наш любезник позволил себе сжать руку своей нареченной во время танца. Она побледнела как смерть и сказала своей воспитательнице: «Пожалуйста, представьте, что он сделал — он сжал мою руку, когда мы танцевали; я не знаю, что еще может случиться». Та спросила ее: «И что же ты?» Она ответила: «Я боялась споткнуться»{1083}
.