Екатерина Великая

«Я официально обещаю оставить Ее императорскому высочеству великой княгине Александре Павловне, моей будущей жене и королеве Швеции, полную свободу совести в выборе религии, в которой Она родилась и была воспитана, и прошу Ваше императорское величество считать это обещание самым обязательным и торжественным словом, которое я даю»^{1088}.

Граф Морков вернулся со следующим ответом короля:

«Дав уже слово чести Ее императорскому величеству, что великая княгиня никогда не будет стеснена в выборе религии, и имея впечатление, что Ее величество согласилась с этим, я уверен: Она не усомнится в том, что я достаточно хорошо знаю священные обязательства, которые эта помолвка налагает на меня по каждому другому внесенному пункту, и запись этого нахожу совершенно излишней»^{1089}.

Екатерина посчитала это заявление слишком неопределенным, чтобы удовольствоваться им.

Было уже десять часов вечера. Ожидавшие помолвки между тем собрались в вестибюле императрицы к четырем часам. Как записал Адам Чарторыйский:

«Гофмейстерины, фрейлины, двор, министры, сенаторы, множество генералов собрались и стояли рядами в приемной. Ждали несколько часов; становилось поздно. Среди присутствующих, которые что-то знали, поползли шепотки. Входили и выходили какие-то люди, торопящиеся во внутренние покои императрицы и выбегающие оттуда. Это были тревожные часы»^{1090}.

Теперь императрица вызвала сына, и они сошлись на необходимости сказать королю, что она заболела и мероприятие будет отменено. Позже Чарторыжский вспоминал:

«Нам сообщили, что церемонии не будет. Императрица прислала извинения архиепископам за то, что заставила их преосвященства прийти зря. Дам в их огромных кринолинах и всех остальных в богатой и красивой одежде попросили уйти, так как церемония, в связи с некоторыми трудностями и неожиданными деталями, отложена»^{1091}.

Как чувствовала себя молодая великая княгиня Александра, можно только догадываться.

Такое смущающее публичное фиаско было беспрецедентным за все время правления Екатерины. Она негодовала — особенно в адрес короля, который хоть и был моложе ее старшего внука, осмелился противостоять ей. Гневалась она также и на министров, которые уверили ее, что все аспекты договора пребывают на своих местах. Такая ситуация никогда бы не возникла, если бы процессом управлял Потемкин — или Александр Вяземский до того, как постарел и ослабел. Безбородко, похоже, во время переговоров находился в тени, позволив вести их Моркову и Зубову, а Остерман никогда не был результативным работником.

На следующий день, который оказался днем рождения великой княгини Анны Федоровны, король и регент попросили встречи с императрицей. Несколькими днями позже Екатерина описала ход разговора своему послу в Стокгольме генералу Будбергу: