Екатерина Великая

«Когда наступил Великий пост, из его свиты убрали еще четырех человек; среди них — трех пажей, которые ему нравились больше других. Эти частые увольнения глубоко его раздражали, но он не мог ни что-либо изменить, ни даже выказать резкий протест, потому что тогда все стало бы еще хуже»^{98}.

У Екатерины продолжались финансовые трудности. Ее траты постоянно превышали ее доход и периодически вызывали вспышки гнева у императрицы. Однажды Елизавета передала через камергера, что на обеде она объявила, будто все поступки Екатерины — это «полная чушь», что она раздувает собственную значимость, являясь в то же время «ничтожеством»^{99}, и что гораздо важнее следить за ней, чем за великим князем. Естественно, Екатерина расстроилась, услышав такое, но она уже начала привыкать к перепадам настроения императрицы. Она знала, что единственным ответом может быть лишь очевидное подчинение, поэтому через того же камергера изъявила Елизавете уважение, послушание и почтение.

Она была не одинока, претерпевая бедствия из-за долгов. В ноябре 1747 года канцлер Бестужев оказался в таком же положении после того, как истратил сто тысяч рублей на новый каменный дом на Адмиралтейской набережной Невы. Долг снизился лишь после выписки закладной на имущество на пятьдесят тысяч рублей английскому консулу Джеймсу Волффу.

В начале мая 1748 года императрица пригласила Петра и Екатерину в Царское Село. В течение этих одиннадцати «каникулярных» дней предпринимались обычные репрессивные меры. Петру и Екатерине было позволено есть с придворными императрицы, когда сама она была чем-нибудь занята. К несчастью, опыт не удался из-за отсутствия у Петра самоконтроля. По словам Екатерины,

«Великий князь испортил все своей неконтролируемой веселостью: из-за отсутствия лучшей компании он привык в среде своих камердинеров к вульгарному, простому поведению и языку, который в приличном обществе считался оскорбительным, даже если использовался в шутку…

Действие, произведенное грубым словом, выпущенным опрометчиво, — не забывалось никогда. По сути эти слова, произнесенные к тому же со смехом, были не более чем глупой, несознательной выходкой молодого человека, которого слишком часто заставляли находиться в дурной компании, причем заключила его туда сама его дорогая тетушка и ее фавориты. Честно говоря, этот юноша заслуживал скорее сострадания, чем порицания»^{100}.

После пребывания в Царском Селе двор вернулся в Санкт-Петербург, а затем направился в Гостилицы — на праздник Вознесения. Во время этого визита однажды рано утром началась паника: дом, куда поселили великих князей со свитой, начал падать. Николай Чоглоков разбудил Екатерину и велел ей немедленно подняться и выйти с ним, так как фундамент уже заваливается. Она попросила его выйти из комнаты, чтобы покинуть постель, второпях натянула чулки, нижнюю юбку, юбку и короткий меховой жакет, а затем побежала будить мадам Краузе. Когда они последними покидали комнату, дом под ними начал шевелиться. «Мадам Краузе воскликнула: «Это землетрясение!»^{101}. Лестницы обрушились, и Екатерину спустили вниз, передавая с рук на руки, по цепочке гвардейских офицеров. Затем ее отнесли от дома и отвели в поле. Там она нашла великого князя в халате. Одна из гофмейстерин Екатерины была сильно ранена кирпичом, упавшим ей на голову с рассыпающейся печи — одной из высоких изразцовых печей, используемых для обогрева. Шестнадцать работников, которые спали в цоколе, погибли. Дом строили осенью, второпях, и управляющий имением пренебрег элементарными архитектурными правилами, а оттепель ускорила разрушение. Граф Разумовский был в отчаянии из-за случившегося. Все пытались преуменьшить произошедшее, когда рассказывали о несчастье императрице, ночевавшей в другом доме. В результате она разозлилась на Екатерину за то, что та пережила шок.