Екатерина Великая. Биография

"Я не стану дольше скрывать, - пишет между прочим Фридрих, - что при том уважении, которое я питаю к вам и к принцессе, вашей дочери, я всегда желал подготовить для нее какое-нибудь из ряда вон выходящее счастье. Вот мне и пришло в голову, нельзя ли было бы обвенчать ее с ее кузеном третьей степени, русским великим князем".

Может показаться странным, что оба письма адресованы Иоганне-Елизавете, а не главе семьи, ее супругу Христиану-Августу. Может показаться несколько удивительным и то обстоятельство, что письмо Брюммера, несмотря на чрезвычайно подобострастный его тон, гораздо больше напоминает передачу приказа, чем сватовство. Но оба эти факта просто соответствуют истинному положению вещей: как в Петербурге, так и в Берлине считаются с фамильным честолюбием и раболепием Иоганны и рассчитывают на то, что она в случае надобности сумеет справиться с противодействием своего тяжеловесного супруга. Эти соображения оказываются правильными.

При чтении писем Иоганна не может испытать никаких иных чувств, как удовлетворенность и счастье. Ей не только улыбается возможность породниться с одним из самых могущественных владетельных домов Европы, она имеет, кроме того, несомненное право хвастать тем, что она лично ловко сыграла на руку Провидению.

Достопочтенному же Христиану-Августу мысль о том, что его дочери придется променять свою лютеранскую религию на другую, никак не идет в голову. Мы не знаем, уговорила ли его Иоганна, что брак сможет состояться и без перемены религии, или ей удалось каким-либо другим способом сломить его ограниченное упорство, но во всяком случае ей на это понадобилось не больше трех дней. Уже четвертого января она пишет Фридриху: "Князь дал свое согласие. Самая поездка, которая в настоящее время года действительно опасна, меня нисколько не страшит. Я твердо решилась и убеждена, что все произойдет по воле Провидения".

В длинном письме Иоганны к Фридриху ни единым словом не упоминается о главном заинтересованном лице - принцессе Софии. Это объясняется отнюдь не излишней осторожностью - ведь Фридрих не постеснялся открыто коснуться истинной цели поездки, - а просто тем обстоятельством, что, по ощущению Иоганны, дело! касается в сущности ее одной. Это кульминационный пункт! ее жизни. Ей всего тридцать один год, все ее пламенные! ожидания, вся ее тоска по величию и славе, все ее стремления к приключениям и активности оставались до сих пор неосуществленными. После пятнадцати лет брачной жизни, на протяжении которых она родила пятерых детей, из коих двух похоронила, она, в известной степени, все еще осталась молодой девушкой, ожидающей "чего-то волшебного, потрясающего".

Теперь оно настало. Она оказывается в самом центре! великой европейской политики, она важная персона, решениями которой интересуются два могущественных монарха. Чуть ли не ежедневно получает она эстафеты из Берлина и Петербурга. Брюммер ее торопит, германский посол в Петербурге, барон Мардефельд, просит Фридри-1 ха II от имени царицы, чтобы он повелел княгине Цербстской по возможности ускорить свой отъезд. Иоганна просит передать царице, что "ей только крыльев не хватает, иначе она полетела бы в Москву". Она и впрямь умудряется закончить все приготовления к такой огромной поездке в какую-нибудь неделю. Восхитительная неделя, на протяжении которой она, окруженная облаком великой тайны, бродит по скромным залам старого замка и болтает со скромными представительницами провинциальной знати, которым вскоре суждено узнать, какую мощь она олицетворяет.

Ей и в голову не приходит, что все происходящее относится, в сущности, не к ней, а к ее дочери. Она не обращает ни малейшего внимания на девушку, всецело поглощена вскрыванием и запечатыванием писем, отдачей распоряжений, примеркой платьев, наблюдением за упаковкой вещей. Для Софии берут лишь то, что находится под рукой: три платьица, дюжина рубашек, несколько пар чулок и носовых платков. Для нее не заказывается ничего нового. Просто чудо, что при этой торопливой поездке на смотрины не забывают взять с собой саму невесту.

Бравый старый солдат Христиан-Август проводит все эти дни за писанием объемистого манускрипта, озаглавленного "Pro memoria для моей супруги", в котором Иоганне и Софии даются наивные детальные предписания о том, как надлежит вести себя в пути и при русском царском дворе. В тот момент, как София усаживается вместе с родителями в коляску, чтобы покинуть Цербст, отец не без торжественности вручает своей супруге запечатанный конверт, дабы она передала его "в надлежащий момент" дочери.