Екатерина Великая. Биография

Больше всего оснований бояться смерти императрицы имеет Екатерина. Чем дряхлее становится Елизавета, тем настойчивее становится Петр в выдвигании своих планов. Он говорит не только о заключении немедленного мира с Пруссией, но даже о союзе с Фридрихом, о совместной с ним войне против прежних союзников. Он говорит о войне с Данией, у которой хочет отнять кусок Г ольштинской земли. По мере приближения того дня, который сделает его самодержцем всероссийским, он все демонстративнее проявляет свою ненависть, свое презрение ко всему русскому. Его поведение до того вызывающе и обещает стать до того возмутительным, что Екатерина понимает: ей остается только один выбор - погибнуть вместе с ним или открыто выступить против него.

Но как раз в настоящий момент она в наименее подходящем для активных выступлений положении - в интересном. На этот раз нет ни малейшей возможности побудить Петра отнестись благосклонно к этому ребенку от Орлова. Значит, необходимо во что бы то ни стало подольше скрывать свою тайну под покровом милостивого кринолина. Даже происхождение маленького Павла грозит, судя по всему, Екатерине опасностью после смерти Елизаветы. Во время своих попоек с приближенными Петр называет теперь свою подругу Воронцову не иначе как Романова. Маленькая Дашкова слышит это случайно и прибегает за несколько дней до смерти императрицы среди ночи во дворец Екатерины, несмотря на то, что сама больна инфлюэнцей, заставляет встревоженную прислугу провести ее к великой княгине и будит ее.

- Я не в состоянии вынести грозящую вам неизвестность, - говорит она, - ради всего святого, доверьтесь мне и скажите, какие меры предосторожности намерены вы принять, чтобы отвратить угрожающую вам опасность.

Екатерина видит красные пятна возбуждения на очаровательном юном личике своей подруги и, прежде чем ответить, велит той улечься к ней в постель, укутывает ее ноги теплым пледом, укрывает ее собственным одеялом и говорит:

- У меня нет никакого плана. Да я и не могу сделать ничего другого, как только надеяться на всемогущего Господа и его помощь.

- В таком случае, - отвечает Дашкова, - ваши друзья должны действовать за вас. У меня хватит и мужества и воодушевления, чтобы воспламенить всех, и никакая жертва не представляется мне для этой цели слишком большой.

- Я заклинаю вас, - отвечает Екатерина, - ради Бога, не делайте ничего такого, что могло бы подвергнуть вас опасности, и верьте мне, что невозможно ничего предпринять. Если с вами случится из-за меня несчастье, я буду себя за это всю жизнь упрекать.

- Я могу только пообещать вам, что не подвергну вас никакой опасности. Если моя беспредельная преданность вам даже приведет меня на эшафот, вас это, во всяком случае, не затронет.

Это чрезвычайно благородный, возвышенный диалог. Он звучит немного напыщенно, немножко театрально, немножко фальшиво. Но в этом разговоре получает формулировку новая программа Екатерины, и программа эта - что тоже входит в ее планы - формулируется не самой Екатериной, другими: "в таком случае за вас должны действовать ваши друзья". Если у Екатерины вопреки ее словам есть какой-нибудь план, то план этот сводится к полной строжайшей пассивности. Но она меньше полагается на Господа, чем на глупые выходки Петра и на пропаганду братьев Орловых. Во всех других отношениях Екатерина сможет найти себе равных, но ее способность превращать других людей в исполнителей ее невысказанной, даже упорно опровергаемой воли доселе никем не превзойдена.

Потрясенная до глубины души тем величием достоинства, с которым Екатерина несет свою печальную участь, покидает Дашкова дворец. В своем волнении она даже не заметила, что ее обожаемая подруга беременна.

Елизавета умирает 25 декабря 1761 года в два часа дня.

Не оправдываются ни опасения Фридриха, ни надежды союзников: ни один голос не раздается против восшествия Петра на престол. Конечно, многие со страхом и недоверием относятся к его предстоящему правлению, но эти многие ни в какой степени не организованы, не имеют вождей, формы, в которую мог бы вылиться их протест, никакого определенного плана. Один думает относительно другого, что "тот что-нибудь предпримет". В Париже и Вене думают, что русская аристократия свергнет Петра, аристократия возлагает надежды на ненависть гвардии к этой "прусской обезьяне". Но гвардия преспокойно дефилирует перед дворцом с криками: "Да здравствует император!" Говорят, будто иные кричали даже: "Слава Богу, что после стольких лет бабьего командования мы наконец имеем царя-мужчину!"