– Иногда он, бедный, выл от страха. Тогда, Екатерина Алексеевна, оповещенная приставленным слугой, приходила и садилась у его изголовья. Он успокаивался токмо с ее приходом. Она подолгу тихо разговаривала с ним.
Протасова замолчала, задумавшись, глаза ее затуманились. Все молчали. Потемкин, встав, прошел к окну. К нему подошла графиня Браницкая. Все обратили свою аттенцию на них.
– А потом? – обратился к Анне Степановне Гаврила Романович.
Протасова тяжело вздохнув, смахнув слезу, печально завершила свой рассказ:
– Понемногу душевная болезнь Григория Орлова сильно усугубилась, и его вынуждены были перевести в отдельный особняк в Москве, за ним смотрели братья. Тамо он и умер, кстати, через две недели после смерти своего врага – Никиты Панина.
Перекусихина теребя носовой платок, промолвила:
– Добрая наша государыня весьма тяжело пережила смерть князя.
– Вестимо, тяжело!
Державин, выслушав сию печальную повесть, не решился спросить, отчего эти два человека – Орлов и Панин, были врагами. Неужто оттого, что Панин помешал князю жениться на императрице?
Без малого, через год после смерти Александра Ланского, едва Екатерина, под самым непосредственным влиянием князя Потемкина, пришла в себя, Светлейший, приобщая ее к делам государственным, заговорил о своей Новороссии, об обустройстве нового города Херсона.
– Весьма тяжело идет стройка, государыня-матушка, весьма! – говорил он и со значением поглядывал на бледную императрицу. Екатерина внимала, но мысли ее были еще далеки от насущных дел.
Потемкин гнул свое:
– Недавно, в августе, генерал Ганнибал собрал двенадцать бригад, закупил лесные угодья в верховьях Днепра, в Белоруссии и Польше. Древесину будем сплавлять к нам вниз по реке из городка Чернобыля. Я, государыня-матушка, с генерала крепко спрашиваю.
– Да, да, я знаю, в низовьях Днепра не растет лес. Правильно, князь, не худо вышел из положения сей Ганнибал: бревна надобно сплавлять сверху, – почти безучастно отмечала императрица.
– Город строят, в основном, солдаты, государыня-матушка, да еще я нанял пятьсот плотников, три тысячи работников, еще тысячу каторжников для рытья карьеров…. Уже спланирован город, заложены верфи…
Государыня задала первый вразумительный вопрос:
– Что же уже построено, князь?
Обрадованный ее пробудившимся интересом, Потемкин быстро ответил:
– Первыми построили казармы для солдат, глинобитные казармы, ибо вся древесина уходит на верфи.
– Чаю, теперь, когда лес будет сплавляться, Ганнибал распорядится строить достойные здания, – сказала императрица и обратила, наконец, свои печальные глаза на своего Первого министра.
– Не сумневайся, государыня-матушка, я сам буду руководить строительством.
Наступила пауза. Императрица смотрела в окно.
– Великое дело начать: смелое начало – та же победа, князюшка. Семь раз проверь, прежде чем доверять кому либо. Чаю, Фалеев, твой новый друг, помогает тебе все такожде много, как и прежде? – испросила Екатерина утомленным слабым голосом.
– Цены нет, матушка-голубушка, сему Фалееву. Как взорвал пороги, теперь любо-дорого тамо ходить нашим судам. Сей наш любезный товарищ владеет винными откупами в трех моих губерниях, поставляет мясо армии, основал «Черноморскую компанию» для торговли с Турцией. Вот каковые у нас распорядительные люди есть на Руси!
Выказывая удивление, Екатерина полюбопытствовала:
– Каков же его доход?
Потемкин озадаченно почесал затылок, но быстро сообразив, ответил:
– Точно не знаю, но, вестимо, около пятьсот тысяч, государыня.
Екатерина, слабо улыбнувшись, одобрительно кивнула. Видя ее интерес, Потемкин продолжил:
– Совсем недавно я отставил господина Такса от руководства строительством и поставил на его место полковника Николая Корсакова. Он учился в Англии. А буде не станет Ганнибал справляться с руководством, то и его отставлю. Я, государыня, в строительстве требую прочности и наружного благолепия. Однако, – Потемки досадливо мотнул головой, – климат там, государыня, убийственный. Почти все петербургские и кронштадтские корабельные мастера перемерли.
Екатерина, вздрогнув, испросила:
– Что так, князь? Ужели тамо невозможно жить людям?
Потемкин подошел к Екатерине, погладил успокоительно руку, сел рядом.
– Прилипчивые болезни, матушка, не дают покоя… Но, мы справимся, государыня! – уверенно пообещал он. – Еще немного и все уладится.
Говоря последние слова, он заметил, что по лицу Екатерины катятся слезы. Екатерина всхлипнув, уткнулась ему в грудь.
– Ну, что ты голубушка! Успокойся, не надо, – уговаривал ее князь, беспомощно оглядывая комнату, бережно поглаживая ее плечи. Оторвавшись, утерев слезы и нос, Екатерина, срывающимся голосом, заговорила:
– Толико лет я страдала по тебе, ночи не спала, а естьли спала, то мучили сны о тебе, толико лет!
Потемкин хотел что-то сказать утешительное, но Екатерина продолжала:
– Теперь каждую ночь снится Сашенька. Снится и снится… Целует и обнимает, рвется ко мне. Измучили меня сны, Григорий Александрович!