Екатерина Великая. Греческий прожект

Колиньера, помощника де Сегюра по посольским делам, распирало от любопытства. Который день он все расспрашивал товарища о поездке на юг. Граф токмо вернулся из Гатчины, куда Великий князь Павел Петрович вызвал его и принца де Линя, дабы в подробностях из первых рук расспросить о путешествии в Крым. Колиньер, расспрашивая де Сегюра, все вздыхал, видимо, от зависти, что ему никогда не придется принять участие в таковом путешествии.

– С кем из наших соотечественников вам пришлось там встретиться, граф? – жадно вопрошал он.

– Всего лишь с троими.

Колиньер удивился:

– Токмо троими?

Де Сегюр пожал плечами:

– Могло быть и более, но, по случаю глупостей, наделанных недавно в России некоторыми молодыми французами и, такожде из опасения, чтоб сие не повредило моим намерениям сблизить Россию с Францией, и рассеять предубеждение императрицы противу нас, я принужден был просить господина министра и отца моего, чтобы они реже и осторожнее дозволяли нашей молодежи выезжать в Россию. Они меня поняли, поелику в Киев прибыли токмо два француза, оба достойные люди: Александр Ламет и граф Эдуард Дилльон. Лафайет тоже желал приехать, но понеже он был выбран в члены Собрания государственных чинов, то и не мог исполнить своего намерения. Императрица сожалела об оном: она весьма сильно желала познакомиться с ним.

– А как она приняла Эдуарда Дилльона и Александра Ламета.

– С отличным благоволением. Ты ведь знаешь, что умная, честолюбивая государыня любит покорять собой аттенцию людей, особливо достойных, поколику они, всем известные по имени, достоинствам, подвигам, талантам, успехам в свете, премного распространяют славу монархов, польстивших их самолюбию.

– Да, особливо с Ламетом не соскучишься.

Луи де Сегюр рассмеялся, вспомнив забавный случай.

– Раз, между Ламетом, – принялся он рассказывать, – и императрицей зашел разговор о дяде Ламета, маршале де Брольи. Императрица Екатерина Алексеевна восторгалась подвигами полководца, потом вдруг изразила сожаление: «Да, мне всегда было жаль французов, что сей знаменитый маршал, слава и украшение своего отечества, не имеет детей, которые наследовали бы славу его имени и были бы так же известны в летописях войны».

Колиньер засмеялся вместе с де Сегюром, но Колиньер продолжал любопытствовать:

– Ну, и что дальше, – нетерпеливо расспрашивал он.

– Что дальше? Ламет ответил: «Сие замечание было бы лестно для маршала, но, к счастью, оно ошибочно. Ваше Величество имеет о нем неверные сведения: дядя мой такожде счастлив в женитьбе, как и на военном поприще: у него большое семейство: он отец двадцати двух детей».

– Ах, как императрице было неловко, должно быть! – воскликнул Колиньер.

– Наверное, – предположил де Сегюр. – Хотя, на самом деле, как она могла знать об оном количестве детей маршала?

Колиньер, переварив рассказ Сегюра, снова приступил к нему с расспросами о путешествии. Граф часа два рассказывал в подробностях приключения. Среди прочего ему, вспомнился генерал Каменский, с коим он познакомился в Киеве. Рассказ о нем более всего поразил посольского помощника.

– Сей генерал, – рассказывал де Сегюр, – человек живой, суровый, буйный и вспыльчивый. Один наш соотечественник, мсье Бопье, напуганный его гневом и угрозами, пришел ко мне искать себе убежища. Он в страхе поведал мне, что, определившись в услужение к Каменскому, он не мог довольно нахвалиться его обхождением, покуда они были в Петербурге, но как скоро господин увез его в деревню, все переменилось. Вдали от столицы сей генерал превратился в дикаря: он обходился с людьми своими, как с невольниками, беспрестанно ругался, не платил жалованья и бил за малейший проступок иногда и тех, кто не был виноват. Не стерпев такового обращения, Бопье убежал и приехал в Киев. Здесь его предупредил один доброжелатель, что сей генерал поклялся отменно отметелить его, естьли он попадется ему в руки.

Колиньер слушал с расширенными глазами. Сегюр возмущенно говорил, что сей рассказ соотечественника весьма возмутил его, и он, отправившись к генералу, объявил ему, что не потерпит такого обхождения с французом. Каменский нашел странным, что де Сегюр вмешивается в дела его слуг и объявил, что, несмотря ни на что, он разделается с ним. Словом, граф потребовал обещание оставить несчастного в покое, иначе пожалуется самой императрице. Токмо из боязни разгневать государыню, Каменский отстал от напуганного Бопье.

– Меня б он не побоялся, он готов был пойти со мной на дуэль, – довершил свой рассказ де Сегюр. – Слава Богу, что его страшит гнев императрицы или Потемкина! В конце концов, он обещал исполнить мои требования, и мы расстались.

– Знаю, таковые русские встречаются, – прокомментировал Колиньер. – У себя дома, они деспоты, а на людях – сама доброта. Похоже, он ненормальный человек… Бедные его солдаты!

Оба помолчали, пока Колиньер не испросил:

– Вы ведь сегодня были у Великого князя. Как он? Как полюбопытствовал о поездке?