Екатерина Великая. Греческий прожект

– Враки все это! – сказала императрица. – Построил прекрасные города, чудесные дома для жилья, красивые церкви, дворцы, парки и сады. За то и дала ему имя – Таврический. Я уж не говорю о флоте. Он выстроил целый флот на Черном море, адмиралом коего теперь и состоит!

Императрица замолчала, поглядывая, каковое впечатление произвели на подруг ее слова. Протасова напомнила:

– А каковая армия! Каково они выступили в сражении под Полтавой!

– Да, душенька, Екатерина Алексеевна, вчерась Анна Степановна рассказывала об игрушечной Полтавской битве. Не верится даже, ужели так и в самом деле было? – обратилась Нарышкина к Екатерине Алексеевне.

– Мне самой поначалу не верилось! Картина была, однако, незабываемая! Суворовцы постарались, я бы каждого из них расцеловала. Солдатушки мои! – расчувствовалась императрица.

Она повернула к Королеве раскрасневшееся, видимо, от приятных воспоминаний, лицо.

– А помнишь, Королева, каковая была легкая кавалерия в Кременчуге? – спросила она и тут же ответила:

– Любо-дорого посмотреть!

– А Балаклавские амазонки! Каковые красавицы-гречанки! – воскликнула Протасова. Сам красавец – император Иосиф не утерпел, поцеловал одну из них!

– О, да! Поцеловал, так поцеловал!

– А каковые матросы! Нет, матушки мои, никогда и никому не победить русский народ, – заметила Перекусихина.

– Кто бы сомневался! – не замедлила поддержать ее Нарышкина.

– Никто не победит нас!

– Русский народ наисильнейший! У русского солдата либо грудь в крестах, либо голова в кустах, – изрекла Екатерина Алексеевна.

– А как же татарва? Каковые они? – с замиранием сердца, спросила Никитична, прижимая скрещенные руки к груди.

Ея Величество, ответствуя на вопрос подруги, молвила:

– Татары? Люди, как люди. Однако, наши Казанские татары мне пуще нравятся. Диковаты крымские татары: мусульмане твердые, не уважают православных.

– Бусурманы, одним словом! – сказала, сдвинув брови Нарышкина.

– Бусурманы, – согласилась Екатерина. – Но, потом узрите: пройдет лет двадцать, и они по-другому будут смотреть на православных.

– Когда сие станется! – Через двадцать лет… Уж меня, небось, на свете не будет, – заметила со смехом Анна Никитична.

Екатерина бросила на нее укоризненный взгляд:

– Ужели, умирать собралась? Уж поживи мне на радость, прошу тебя…

Нарышкина знала, что императрица не переносила разговоры о смерти и поскорее успокоила ее:

– Да, я сто лет проживу, голубушка, Екатерина Алексеевна! Сие я так, к слову. Не слушайте меня, глупую…

Разговор о путешествии не прекратился бы и через три часа, но императрице надобно было уходить упражняться с Безбородкой неотложными делами.

13 июля она нашла время отписать Светлейшему князю:

«Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович. Третьяго дни окончили мы свое шести тысячеверстное путешествие, приехав на сию станцию в совершенном здоровье, а с того часа упражняемся в разсказах о прелестном положении мест, Вам вверенных губерний и областей, о трудах, успехах, радении, усердии, попечении и порядке, Вами устроенном повсюду. И так, друг мой, разговоры наши почти непрестанные замыкают в себе либо прямо, либо с боку твое имя, либо твою работу.

Пожалуй, пожалуй, пожалуй, будь здоров и приезжай к нам безвреден, а я, как всегда, к тебе и дружна, и доброжелательна.

Царское Село. 13 июля 1787 г.

Император приехал в Вену. Фландрия и Брабантия бунтовать не перестают. Он туда наряжает 30 000 войска. Голландцы двое суток держали Принцессу Оранскую, сестру Короля Прусского, под арестом. Посмотрим, как братец сие примет. Людвиг XIV за сие заставил бы их кричать курицею. Агличане наряжают 12 кораблей и уже фракции Оранской помогают деньгами. Вот вести, каковы есть в здешнем месте.

Тепло и фрукты мы наехали лишь на севере, а у вас ни жаров, ни фруктов нет, сим вас теперь дразнить станем. Саша весьма милый человек. Просим его любить и миловать, и он тебя любит душою».