Екатерина Великая. Греческий прожект

Прошли какие-то недели, после завершения путешествия в подлунный мир, и в жизни Екатерины, казалось, наступил новый период любви и благоденствия. Ко всему, стала известна радостная новость: наконец, отбыла из Петербурга на своей элегантной, но потрепанной, яхте, изрядно надоевшая ей и всему двору – аглинская герцогиня Элизабет Кингстон. Не получилось у сей миледи, ни за какие посулы, заманить к себе, три года назад, в Лондон, племянницу Светлейшего князя – Татьяну Энгельгардт, да и сам князь, почти сразу потеряв интерес к молодящейся, одевавшейся, как молоденькая девушка, герцогине, перепоручил ее заботам своего молодого адъютанта – Михаила Гарновского, который сам вскорости стал ее полюбовником. Естьли б не наводнение семьдесят седьмого года, Кингстонша, как прозвали ее в народе, в тот же год покинула бы брега Невы, но пришлось остаться, дабы отремонтировать яхту. Надобно отдать должное сей герцогине: она вложила свои капиталы весьма разумно, купив в Везенбергском уезде мызы, на которых развернула винокурение, а для сбыта продукции винного завода, приобрела «Красный кабачок» на Петергофской дороге, тот самый, где она заночевала с княгиней Екатериной Дашковой в ночь вступления на Российский престол. Не успела Екатерина порадоваться приятному известию, что яхта герцогини Кингстон оставила брега Невы, как государственные заботы и хлопоты вновь потребовали ее энергии и аттенции. Ее посланник в Польше, Отто Штакельберг, прислал депешу с сообщением, что Порта обратилась ко всем нациям и принцам магометанской веры, вплоть до Великой Татарии и Бухары, с призывом совместно противостоять опасности, которой подвергается религия и империя из-за планов, которые вынашивают европейцы, желая увеличить свои владения за счет Османской империи. Стало известно, что Маврогени, молдавский господарь, сообщил Порте сводный план, согласованный между двумя имперскими дворами и Веницианской республикой, к коему должон был примкнуть и Неаполь, относительно полного раздела Европейской Турции. После получения сей предательской информации от господаря Маврогени, двенадцатого августа был арестован Яков Булгаков. Порта потребовала от русского дипломата заведомо невыполнимые требования: возвращения ей Крыма, признания Грузии вассальным от нее государством, открытие турецких консульств в городах России и аннулирования Кучук-Кайнарджийского мира. Ее чрезвычайный и полномочный посол в Турцию, Яков Булгаков, естественно, отверг их. Не смотря на то, что за русского посла благородно просил у султана Хамида французский дипломат Шаузель, пятого августа Булгаков, вместе с сотрудниками посольства, был арестован и заточен в страшную тюрьму, Семибашенный замок, что означало начало войны. Султан тайно, до объявления войны, послал к Очакову эскадру. Таким образом, Порта, несмотря на подписанный ими вечный мир, вероломно нарушила его. Турция имела намерение взять реванш!

Екатерина была вне себя! Кабинет-секретари Александр Безбородко и Александр Храповицкий тщились успокоить ее:

– Государыня, в крепости Севастополе, вы сами изволили узреть, на якоре стоят пять линейных кораблей, двадцать фрегатов, множество мелких судов и восемь линейных достраивающихся кораблей.

Екатерина, перебирая оборки рукавов, говорила отрывисто, глядя куда-то в пространство:

– Одна беда, Александр Андреевич: главная база – Севастополь и сам флот наш слишком молоды! Экипажи, в большинстве своем, состоят из малоопытных и не обстрелянных офицеров и матросов! Еще бы год нам….

Александр Храповицкий поддержал Безбородку:

– Не волнуйтесь, государыня-матушка, страшна беда, пока не пришла. Русские быстро всему научаются: еще лучше, нежели наши враги наши моряки научатся морскому делу.

Но Екатерина, зная, каковое сейчас время переживает ее Первый министр, сделавшись весьма нервной, приказала Безбородке приготовить Порте ответную ноту, пересмотреть все бумаги, касательно всех договоров с турками. Храповицкому приказала помогать ему во всем. Хотя ей было давно понятно, что турки так просто не оставят свои потери, она, совершенно потрясенная, ушла в свои покои и слегла с головной болью.

* * *

Война шла уже полным ходом, а Великий князь Павел Петрович был паки не у дел. Взрослый мужчина, отец пятерых детей, он тоже хотел защищать свое отечество. Посему, через две недели после объявления Турцией войны, Великий князь просил позволения отправиться вместе со своей женой в армию Потемкина в скромном звании волонтера. В храбрости своего сына Екатерина не сомневалась: тот мог с легкостью и жизнь отдать, но само присутствие его в армии Потемкина, лишь помешало бы Светлейшему князю. Екатерина уговоривала его остаться в своей Гатчине, пеняя на положение жены, а пуще всего – на скорое окончание военных действий, понеже дело двигалось к зиме. Возражение матери было не по душе наследнику, и он в раздражении спросил:

– Что скажет Европа, видя мое бездействие в военное время? На что Екатерина спокойно и довольно сухо ответствовала:

– Она скажет, что вы есть послушный сын своей агвгустейшей матери.