Екатерина Великая. Греческий прожект

Вернейший и благодарнейший раб Ваш

Князь Потемкин Таврический

19 сентября 1787

P. S. Третья неделя, как я от Вас не имею не единой строки, почему нахожусь в великом душевном безпокойстве толико по делам, как и о Вашем здоровье. Уведомите меня чаще о том и о другом».

Екатерина, потерявшая покой от его последнего письма, писала в ответ:

«Сен 20 ч. 1787

Друг мой любезный Князь Григорий Александрович. Услыша, что сегодня из канцелярии Вашей отправляют к Вам курьера, то спешу тебе сказать, что после трехнедельного несказанного о твоем здоровье безпокойства, в которых ни откудова я не получала ни строки, наконец, сегодня привезли ко мне твои письмы от 13, 15 и 16 сентября и то пред самою оперою, так что и порядочно оных прочесть не успела, не то чтобы успеть еще сего вечера на них ответствовать. Ради Бога, ради меня, береги свое драгоценное для меня здоровье. Я все это время была ни жива, ни мертва от того, что не имела известий. Молю Бога, чтоб вам удалось спасти Кинбурн. Пока его турки осаждают, не знаю почему, мне кажется, что Александр Васильевич Суворов в обмен возьмет у них Очаков. С первым и нарочным курьером предоставляю себе ответствовать на Ваши письмы.

Прощайте, будьте здоровы и, когда Вам самим нельзя, то прикажите кому писать вместо Вас, дабы я имела от Вас известия еженедельно.

Сентября 23, 1787

С Вашими имянинами Вас от всего сердца поздравляю.»

Неожиданная новость о гибели Севастопольского флота во время шторма на Черном море совершенно сбила с ног и без того нездорового князя Потемкина. Главнокомандующий растерялся. Положением воспользовался Капудан паша, по прозвищу «Крокодил морских боев», и высадил десант на Кинбургскую косу. Потемкин, с расстройства, просил Екатерину отстранить его от руководства армией, желая сдать фельдмаршальский жезл. В конце сентября он писал:

«Матушка Государыня, я стал несчастлив. При всех мерах возможных, мною предприемлемых, все идет навыворот. Флот севастопольский разбит бурею; остаток его в Севастополе – все малые и ненадежные суда, и лучше сказать, неупотребительные. Корабли и большие фрегаты пропали. Бог бьет, а не Турки. Я при моей болезни поражен до крайности, нет ни ума, ни духу. Я просил о поручении начальства другому. Верьте, что я себя чувствую; не дайте чрез сие терпеть делам. Ей, я почти мертв; я все милости и имение, которое получил от щедрот Ваших, повергаю стопам Вашим и хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая, думаю, и не продлится. Теперь пишу к Графу Петру Александровичу, чтоб он вступил в начальство, но, не имея от Вас повеления, не чаю, чтоб он принял. И так, Бог весть, что будет. Я все с себя слагаю и остаюсь простым человеком. Но что я был Вам предан, тому свидетель Бог.

Вернейший и благодарнейший раб Ваш

Князь Потемкин Таврический»