Екатерина Великая. Греческий прожект

Пауль Жонс весьма нам будет полезен, чрез него зделано приобретение не малое для службы; он знающ и в сооружении судов, мною совершенно доволен, и я, конечно, ему подам все выгоды, но не могу скрыть от Вас, сколько принятием его людей огорчилось: почти никто не хотел остаться. Агличане все хотели оставить службу, тоже и наши многие морские. Бригадир Алексиано, командир был эскадры, которую я Пауль Жонсу поручил, – чуть было с ума не сошел от печали; он и с ним все греки хотели оставить службу. Что мне стоило хлопот это все устроить. Я послал дежурного бригадира, писал ко многим и ласками и угрозами насилу удержал.

Грек Алексиано, человек добрый, но упрямый и прямой, так было озлился, что насилу уговорили. Сказал, что он сердит на меня, да и на Вас тут же; это было по утру, а в вечер пришел и объявил, что остается для того, что неприятель враг нашего Закона, и греки все остались по его примеру. Что ж зделалось потом? 7-го июня во всех такое было рвение, что друг перед другом рвались, и как по причине ветра противного парусные суда не могли тронуться с места, а в дело вошла только флотилия Принца Нассау, то все, даже больные, приехали на шлюбках. Пауль Жонс на шлюбке у Нассау был вместо адъютанта, а Алексиано вел запорожцев, которыми тянули суда на буксире, и все кричал, чтоб целили на капитан – пашу; он с такою был холодностию, что всех удивил – доверенность к нему чрезвычайная. Помилуйте, матушка, зделайте с ним милость, произведите его. Ей, ей, он достоин. Жаль будет его потерять. Даже сам Пауль Жонс об нем просит.

В рассуждении морских – нельзя ли прибавить у них одной степени, которой у них нет – зделать капитан-лейтенанта секунд – маиорского чина. Чрез сие прибавился бы способ в нынешнее время к одобрению. Молодой Граф Дамас храбр, усерден и трудолюбив. В краткое время выучился уже по-русски. Простите, матушка Всемилостивейшая Государыня!

По смерть вернейший и благодарнейший подданный

Князь Потемкин Таврический»

* * *

В очередной раз, выяснив, что Мамонов никак не должон быть в оное время в кабинете императрицы, Безбородко отважился явиться пред очи государыни Екатерины Алексеевны, тем паче, что она желала видеть его.

– Александр Андреевич! – радостно воскликнула императрица, вставая из-за стола и делая знак Храповицкому оставить их наедине. – Рада, рада вас видеть! Две недели не лицезрела вас и уже скучаю. Что за хворь одолела вас?

Она подошла, обняла его, обдавая приятным парфюмом, и, не давая поцеловать руку, усадила возле себя на диване.

Статс-секретарь, с тоской окинул кабинет императрицы, посмотрел в доброжелательное лицо императрицы, успел заметить на ней отменно красивое на ней платье, шею, украшенное инкрустированным ожерельем, и, улыбнувшись, смущенно молвил:

– Уж и сам не знаю, откуда сия напасть взялась. Температура, кашель…

С минуту они, молча улыбаясь, глядели друг на друга.

Приветливо поглядывая на него, императрица специально затягивала паузу, не уверенная, что он примет ее предложение:

– А ведь я, Александр Андреевич, не просто нынче пригласила тебя к себе. Не догадываешься почему?