Екатерина Великая. Портрет женщины

«Когда меня пригласили в их общество, я уже научился распознавать все те редкие качества, которые в ту пору вызывали наибольшее восхищение <…> Их круг, хотя и довольно большой, напоминал, скорее, общество собравшихся вместе друзей, чем чопорных придворных, особенно когда они выезжали за город. Ни одна семья не принимает гостей с большей легкостью и изяществом <…> на всем лежит отпечаток изысканности и утонченного вкуса. Великая княгиня величественна, обходительна и непосредственна, она хороша собой, но без тени кокетства, дружелюбна, но без чрезмерной эмоциональности, кажется добродетельной, но без позерства. Павел хорошо информирован и всем старается сделать приятное. Многих поражает его жизнерадостность и благородство его души. Однако это лишь первое впечатление. Вскоре можно заметить, что когда он говорит о своем нынешнем положении и о будущем, в его словах слышится беспокойство, недоверие и сильная обида; на деле именно эти странности и служат причиной его недостатков, его неправедных поступков и несчастий. Окажись он в другом положении, возможно, ему удалось бы сделать себя и окружающих счастливее; но такой человек на престоле, особенно на российском престоле, может быть опасен».

Годы спустя, вернувшись во Францию после того, как правление Павла закончилось убийством императора, Сегюр вновь высказал свое мнение о нем. И этот отзыв оказался менее хвалебным:

«Он сочетал в себе ум и информированность с самым неспокойным и недоверчивым нравом и самым неуравновешенным характером. Временами он бывал обходителен на грани фамильярности, но гораздо чаще он был надменен, деспотичен и резок. Никогда прежде не доводилось мне видеть более опасного, своевольного и неспособного осчастливить себя или окружавших его людей человека. Это не было злобой <…> скорее, болезнью ума. Он мучил всех, кто был близок ему, поскольку сам был беспрестанно мучим <…> Боялся разочароваться в своих суждениях. Воображаемые угрозы породили настоящую опасность».

После смерти Григория Орлова в 1783 году Екатерина купила его дворец в Гатчине в тридцати милях к югу от столицы. Когда-то она подарила его своему фавориту, теперь же отдала Павлу. Живя там со своей семьей, он горько жаловался, на то, что был отстранен от возможности управлять государством и принимать важные решения. «Вы упрекаете меня в ипохондрии и дурном настроении, – писал он принцу Генриху. – Возможно, так оно и есть. Но бездействие, на которое я обречен, служит мне оправданием». В другой раз он писал принцу Генриху: «Разрешите мне писать вам чаще: мне нужно излить кому-то душу, особенно при той печальной жизни, которую я веду». Письмо обрывалось резко: «Слезы не позволяют мне писать дальше».