Екатерина Великая. Сердце императрицы

Васильчиков в третий раз молча поклонился – умом особым он не блистал, однако сразу понял, что его роль невелика и лишь в своих комнатах он царит и правит. А в остальном, как ни горько это сознавать, он лишь новая игрушка императрицы. И стоит появиться на горизонте более сильному сопернику, как его имя будет тотчас же забыто. Да и то, камер-юнкером он стал вовсе не за воинские доблести. А секретарем так и вовсе без году неделя. Да, это честь великая, однако и принижение достоинства. Хотя тут уж выбирать не приходится – приказы императрицы не обсуждают. Начни он спорить – сразу лишится всего, хорошо, если в дальний гарнизон не упекут, пусть с почетом, но… Коль высоко забрался, падать бывает ох как больно.

– Позови-ка ко мне, мил друг, Като Дашкову… Скажи ей, что я буду в зимнем саду в два пополудни ждать ее.

Появившийся в распахнувшихся дверях камердинер открыл рот, собираясь доложить о появлении канцлера, но Екатерина опередила его.

– Пускай!

Когда в два пополудни изрядно пополневшая за полтора десятка лет Дашкова вошла в зимний сад, императрица уже была там.

– Ну вот наконец и ты, друг мой.

– Матушка, я не медлила ни секунды.

– Я знаю, Като. Мне так нужно с кем-то поговорить, однако друзей у меня в этих стенах, – императрица неопределенно повела руками, – совсем мало. Алексей бы меня понял…

– Екатерина, друг мой, однако уж более десяти лет прошло, пора тебе о нем и забыть.

– Ты же знаешь, что я не могу забыть ни о ком. Ни о ком, кто и по сей день жив в моем сердце.

– Ну будет тебе, Катюша, будет.

Императрица кивнула и похлопала подругу по руке.

– Ты права. Мертвые пусть не тревожат покой живых. Однако разговор нам предстоит долгий и серьезный, присядем же.

Дашкова послушно присела. Она уже догадывалась, что речь пойдет о чудесах, которые творит Орлов. Некоторые из слухов забавляли Дашкову, некоторые вызывали оторопь, иные даже отвращение. Похоже, что произошло нечто настолько серьезное, что переполнило почти бездонную чашу терпения императрицы.

«Ну что ж, Григорий Александрович кусочек-то лакомый. Даст Бог, сгодится дружба с ним… Но Катюше об этом знать пока не след».

– Милая, тебе предстоит стать моей жилеткой и советчиком. Устала я от фанаберий аманта своего, от всего устала.

– Матушка, немудрено. Иной бы благодарность нешуточную испытывал, учился бы каждый миг свободный…

– Григорий? Учился? Да ты шутишь, друг мой…

– Нет, я об ином человеке, имени коего ни ты ни я пока не знаем. А что Григорий? Обыватель, простец, твоею волею возведенный к самым вершинам, облагодетельствованный, но ничего не понявший. Мне кажется, милая, что ты разбаловала его сверх всякой меры и любовью своей, и подарками.

Императрица вздохнула: Дашкова была права, как ни горько это сознавать. Еще десять лет назад императрице сообщали о письмах французского дипломата Беранже в Париж.

«Этот русский открыто нарушает законы любви по отношению к императрице. У него есть любовницы в городе, которые не только не навлекают на себя гнев государыни за свою податливость Орлову, но, напротив, пользуются ее покровительством».

А сколько она домов и имений подарила мужьям этих красоток, сколько душ раздала! Только бы Гришенька ненаглядный спокойным был, дуэлировать направо и налево не принимался с рогоносцами этими.

– Сказывали, государыня, что и поколачивает тебя амант твой – так, легонько, чтобы помнила, кто в доме хозяин. Помнится, ты сама мне жаловалась на нрав его крутенький.

– Так мужчина же! Должен хозяином себя чувствовать.

Дашкова махнула рукой.

– Господи, Катя, пойми, твой Григорий от крепостного последнего ничем не отличается. Тонкое обращение ему чуждо, чувства живые для него заповедны. Он использует и любовь твою на благо своего кармана, и благодарность твою, и привязанность. А сам-то…

Дашкова фыркнула. Императрица порадовалась, что далеко не все еще ее подруге ведомо. Хотя наверняка помнит она об угрозе, изреченной тем же глупым ее амантом прямо за обеденным столом Екатерины, в присутствии немалого числа придворных:

– А ведь я, матушка, такое влияние на гвардию имею, что если бы захотел, совместно с братишками тебя с престола скинуть, то через месяц справился бы…

Тут уж о благодарности говорить глупо чрезвычайно.

Сейчас императрица старалась не вспоминать о том, как отрадно было для нее рождение их с Григорием сына, какие сладостные мечтания посещали ее в те мгновения, когда кормила она кроху. Как мечтала о том, что вот все вскоре устроится и образуется и в их семье с Григорием тоже все станет спокойно и хорошо.

Не зря же тогда Орлов умолял ее повенчаться с ним, чтобы не жить «в грехе да не смущать народец-то примером дурным». Однако доброхоты доносили ей, что этакими мармеладными словами он только ее сердце растопить пытается. А сам же направо и налево болтает, что обвенчается с «Катюхой» и вообще всех за пояс заткнет. Умишка-то Бог не дал совсем. Более того: похоже, что все-таки подбросил, потом отобрать решил. И в сем был успешен и успешен весьма.