Екатерина Великая. Завершение Золотого века

И Попов и Браницкая смотрели на нее с состраданием, хотя и самим было больно.

— Продолжайте, Василий Степанович, — паки изволила попросить Екатерина.

— Третьего октября, — продолжил Попов, — к полудню, совсем ослабевший, князь потребовал вывезти его из Ясс. Выезд назначили на следующее утро. Перечить ему было бесполезно. Он продиктовал мне последнее письмо Вашему Величеству, понеже о Вас он никогда не забывал.

В дороге ему стало совсем плохо. В ночь на шестое октября его, совсем слабого, по настоянию князя, вынесли из кареты и положили на расстеленный возле дороги, ковер с иконой Богородицы в руках. Умер он, Ваше Величество, тихо, и, когда конвойный казак положил на глаза покойному медные пятаки, никто из сопровождающих Светлейшего князя не поверил, что он мертв. Графиня Александра Браницкая с плачем кинулась на него, желая пробудить от вечного сна.

На оных словах, Александра согнулась в кресле, закрыла лицо. Смертельно побледневшая императрица, обмахивавшаяся веером, замерла. Веер выпал из рук.

Браницкая, опережая Попова, бросилась его поднимать.

— Василий Степанович, я должна попрощаться теперь с вами, — едва смогла молвить, выжимая из себя слова, императрица. — Увидимся на неделе.

Испуганные и сочувствующие серые глаза Попова заметались:

— Простите государыня-матушка, коли лишнее сказал.

— Ничего лишнего, Василий Степанович, не беспокойтесь. Ступайте.

Поклонившись, по-русски, в пояс, крайне опечаленный Попов удалился. Ушла, покинув скорым шагом свое окружение и Екатерина.

Записки императрицы:

Оставленный при моем кабинете, Василий Степанович Попов представил Грибовского Андриана Моисеевича. Сей молодой человек, работал в походной канцелярии Потемкина, под началом Попова. Грибовский владеет, по словам Попова, пером, составлял журналы военных действий, по которым составлялись донесения покойного князя Потемкина. Был на Ясском конгресе в обязанности конференц-секретаря. От оного Грибовского, из письма его к Державину, впервые стало известно о смерти Светлейшего князя. В Яссах он сумел заслужить расположение Безбородки и получил от него рекомендательное письмо. Здесь он сошелся с Платоном Александровичем и, переименованный из надворных советников в подполковники Изюмского конного полка, теперь назначен правителем канцелярии Зубова и сделался его правой рукой. Намедни, он назначен мною секретарем по принятию прошений 10 ноября, рескриптом, Александр Васильевич Суворов назначен командующим войсками Екатеринославской губернии и Таврической области.

* * *

Придворное общество заметило не вдруг, что влияние Зубова при дворе усилилось, как никогда ранее, и он, бессомненья, стал первым вельможей империи.

Пиит Державин, став в нынешнем году кабинет-секретарем при государыне Екатерине сие констатировал, особливо, после смерти Потемкина. Он рассказывал об том своему шурину художнику Капнисту. Жена и ее сестра весьма интересовались, чему была причина такового взлета Платона Зубова и он отвечал:

— Сему способствовует, прежде всего то, что Платон Александрович, претендуя на особливую роль в семье Екатерины, разделяет ее недоброжелательство к цесаревичу Павлу, и симпатизирует ее приверженности к любимому внуку Александру.

То же самое Державин говорил и в кругу своих друзей, бывая у них в гостях. Чаще всего они собирались, как всегда, у гостеприимного старика, Ивана Шувалова. Выслушав измышления знаменитого пиита по поводу небывалого взлета Зубова, Иван Иванович скрипучим голосом печально изрек:

— Жаль, рано ушел из жизни князь Потемкин. Жизнь в столице изменилась…

Гаврила Державин, поправив крест на своем красном бархатном камзоле, живо поддержал:

— Вы тоже заметили? Как-то жизнь в нашем Санкт-Петербурге, как бы стала скучнее, хотя, правду сказать, князь Таврический редко здесь бывал в последние годы.

— Да-а-амс, — задумчиво, поведя своими крупными зелеными в крапинку глазами и изрядно набрякшими веками, отозвался его друг, пиит Василий Капнист, — любопытная он была личность, ничего не попишешь! Его не было в городе, но как будто он был среди нас…