Однако встретиться с принцем пришлось токмо в новом году, понеже после смерти князя Потемкина, императрица часто была не здорова. Новогодние праздники праздновались номинально, без всякой пышности. Но, токмо стало известно, что граф д’Артуа едет, как ему навстречу был послан граф Румянцев с придворными каретами. При принце были назначены состоять безотлучно камергер и два камер-юнкера, и назначен особый штат на все время его пребывания в Петербурге. Графу д’Артуа была устроена торжественная встреча в приготовленном для него доме. Граф Платон Зубов приветствовал его от имени императрицы, Лев Нарышкин — от имени Великого князя. На следующий день принц с большим церимониалом отправился ко двору. Императрица, пробыв с принцем колико минут во внутренних покоях, вышла вместе с ним к собравшимся. Принц представил ей лиц своей свиты, промеж коих находились епископ Аррарский, граф Дескар, барон Ролль, граф Роже-де-Дама. Из Зимнего дворца принц направился к Великому князю и Великой княгине. Обедали там, понеже императрица все еще плохо себя чувствовала.
После всех церемоний, граф Зубов и принц д’Артуа приступили к делам. Было решено, что императрица предложит Лондону послать пятнадцатитысячный отряд к брегам Нормандии или Бретани, дабы тамо он мог соединиться с отрядом эмигрантов, коий принц должон к тому времени сформировать. Все оное будет субсидироваться по мере продвижения к намеченной цели. Екатерина приказала снарядить для принца фрегат и корвет. Сопровождать его был назначен генерал Корсаков, коий должон был, при благоприятном течение предприятия, закупить для русской армии нужные съестные припасы и позаботиться перевозом их во Францию.
Императрица раздала подарки свите принца и поручила графу Валентину Эстергази передать ему ящик с драгоценностями, который он должон был раздать от своего имени служащим и всем лицам, состоявшим при нем во время его пребывания в Петербурге.
В день своего рождения императрица Екатерина Алексеевна вручила графу д’Артуа миллион рублев, коллекцию золотых медалей, походный серебряный сервиз. Такожде она открыла ему кредит на триста тысяч рублев, и, освященную митрополитом Гавриилом, шпагу с бриллиантом, на металле которой выгравирована надпись на русском языке: «С Богом за короля!»
— Я бы вам не дала шпагу, — сказала императрица, вручая ее, — естьли бы не была уверена в том, что вы предпочтете погибнуть, нежели отказаться ею воспользоваться.
Тронутый приемом, личным вниманием Ея Величества, количеством подарков, принц готов был тысячу раз согнуться в поклоне. Через день он отбыл, дабы исполнить намеченный план.
Екатерина была неспокойна. Она была почти уверена, что принц ничего не сможет добиться у аглинского правительства. Впрочем, так оно и случилось. Британия отказала принцу во всем, пеняя на то, что ee связывает договор нейтралитета, и она не может ввязываться ни в какие военные мероприятия.
Екатерина была в ярости. Ни одна страна не хотела идти противу революционной Франции. Австрийский министр Кобенцель так и заявлял: «Естьли французы перейдут Рейн, в ту же минуту все деревни от Бонна до Базеля будут за них и объединяться, чтобы убивать князей, графов и дворян, которые попадут им под руку».
— Оные люди, — гневалась Екатерина, — хотели, чтобы нажаренные жаворонки сами летели б им в рот… Они бы все съели и ничего не сотворили.
В Петербурге не говорили теперь ни о чем, опричь, как о наследстве князя Таврического. Из Ясс прибыл Безбородко, который доложил императрице:
Слова его моментально разлетелись по всему городу. Как всегда, в полном доме Льва Нарышкина, почтенное собрание из хозяина и хозяйки дома, брата его с женой, старого друга Федора Барятинского с дочерью Екатериной Долгоруковой тоже с мужем, никак не могли разъехаться, толкуя о событиях последних дней. Федор Сергеевич Барятинский степенно рассказывал:
— Друг мой, Безбородко, через руки коего, все вы ведаете, проходят перлюстрированные письма, сообщил мне, стало быть, граф Стендинг, шведский посланник, писал недавно Густаву Третьему, предполагая, что, когда все долги князя Потемкина будут уплачены, семеро наследников получат совсем немного.
— Как? — недоверчиво оглядывая его, возразила его дочь Екатерина. — Ведь всем известно, что он владел мильонами и оставил значительное состояние, особливо в брильянтах!
— Якобы он оставил не мильоны, а токмо долги, — подметила графиня Марина Осиповна.
Александр Нарышкин заявил:
— Все говорят о семи мильонах. Оные деньги не могут покрыть его долги. Однако императрица сказала Безбородке, что хотя Светлейший князь пользовался казной, как собственным банком, но он тратил и свои средства на государственные нужды, и подсчитать, колико должна каждая сторона, уже невозможно.
— Да, — чинно вмешалась в разговор Анна Никитична, — Екатерина Алексеевна может оставить долги на наследниках, и тогда на уплату их ушли бы все деньги, но разве государыня способна такое учинить с ними?