Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Я вместе с Радищевым посещал масонскую ложу «Урания», многие годы приятельствовал с ним. Не могу же я от него отказаться теперь, когда он в беде.

Княгиня сделала гримасу:

— Да, разве я противу него? Помогай ему. Знаю, он хороший писатель и человек. Просто книгу выпустил не ко времени.

Брат ее удрученно подтвердил:

— Не ко времени… годом раньше — все было бы, полагаю, по — другому.

Помолчав, Екатерина Романовна, продолжила беседу:

— Стало быть, Англия, Пруссия и Польша грезят мечтами поставить… — княгиня выпятила свою пухлую нижнюю губу, точно так же, как это иногда делала императрица, — поставить Россию на прежнее место… в то время, как их мало интересует, что происходит во Франции?

— Грезят, сестрица, грезят и еще как грезят! Плетут всяческие козни. Наш брат, Семен, пишет из Лондона, что на императрицу нашу рисуют всякие карикатуры, где ее показывают, как она заглатывает Крым и готова съесть всю Европу. Лондон интригует, тщась учинить всяческие препятствия, дабы нам не достался Очаков. Им не до Французской революции, поверь мне!

Дашкова сверкнула глазами:

— Глупцы! Как могут правительства наших соседей не видеть для себя опасности в оном революционном разгуле? Это же очевидно, что вся Европа в опасности!

Граф усмехнулся:

— Вообрази, княгиня, все они, как в летаргическом сне. Ненависть к нам им глаза застила. Одна государыня Екатерина, можно сказать, трезво оценивает обстановку в стране, коя опасно заражена революционными идеями.

— Так сие опасно не токмо Бурбонам, но и Гогенцоллернам, Габсбургам, Ганноверам и, вестимо, Романовым.

— Вот, поелику, дабы обезопасить свой трон, Екатерина Алексеевна и велела барону Симолину, установить контакты с влиятельными членами Национального собрания и с некоторыми членами его Дипломатического комитета. Даст Бог, все образуется к нашей пользе, — сказал граф и строго посмотрел на сестру.

— Я знаю, что вы, княгиня, весьма умны, и не станете вести разговоры о сей материи с кем-либо. Понеже сии дела государственной важности.

— Благодарствую за доверие, Александр Романович. И прошу вас, не сумневаться касательно наших любых разговоров.

Помолчав с минуту, она добавила:

— И прошу вашей любезности, дорогой мой брат, никому не сказывать о наших с сыном и дочерью отношениях.

По щекам княгини снова поползли слезы, которые она быстро и зло смахнула.

* * *

В великолепном Шуваловском дворце на Итальянской улице друзья праздновали день рождения всеми уважаемого почетного члена Академии наук, действительного члена Императорской Российской Академии, обер-камергера и действительного тайного советника, восьмидесяти трехлетнего Ивана Ивановича Шувалова. Как всегда, со вкусом одетый сановитый тайный советник в свои годы выглядел прекрасно: крупную свою фигуру он держал прямо, густые вьющиеся седые волосы с залысинами гладко зачесаными назад, карие с зеленцой глаза смотрели зорко на постаревшем, но приятном лице. После вкусного, обильного обеда, на десерт которого были поданы, окроме всего, еще и экзотические ананасы, гости расселись на диванах и креслах большого, ярко освещенного сотнями свечей, зала. Супротив хозяина сидел, свободно раскинувшись на широком кресле, его ровесник — обер-шенк Императорского двора граф Александр Александрович Нарышкин. К ним токмо подошел его младший брат, граф Лев. Старший Нарышкин, продолжая беседу с Шуваловым, проворчал:

— Посмотрите на нашу императрицу! Как быстро она сбросила маску либерализма…

Граф Лев, усаживаясь рядом, иронически улыбаясь, заметил ему:

— Как тут не сбросить ее, когда нынче стали понятны пренеприятнийшие последствия просветительских учений ее любимых французских философов.

Сидящая неподалеку на диване вместе с Анной Никитичной, старшая дочь Кирилла Разумовского, Наталья Кирилловна Загряжская, горячо, в своем духе, запротестовала:

— Екатерина Алексеевна никогда не была либералом! Я мыслю, она лишь мечтала об «абсолютизме с человеческим лицом»! Так сама императрица изражалась. Чтобы и волки, то бишь — помещики были сыты и крестьяне, стало быть, — овцы были целы.

— Вот именно: «с человеческим лицом», а лицо у нашей Екатерины Алексеевны самое лучшее в целом свете, — поддержала ее Анна Никитична.

— Воистину!

Иван Иванович Шувалов, известный тем, что посещал Вольтера в его Фернейской усадьбе, тоже высказался:

— Государыня наша тщится, чтоб в России царило благоденствие. И даже ее переписка с Вольтером давала ей нужный эффект. Старик Вольтер своими посланиями к ней, кои читала вся Европа, тщился прославить Россию, унизить врагов Екатерины и остановить враждебное отношение к нашему государству. Поелику, полагаю, государыне нашей нет надобнсти «сбрасывать маску», понеже она ее никогда не носила.

— Именно, не носила, — повторила за ним графиня Нарышкина.

Лев Александрович нараспев, довольно весело, произнес свою сентенцию:

— По-ла-гаю, государыня не осу-жда-ет фило-со-фов. Все они грешны лишь тем, что заблуждались, не зная о возможности такой абсурдной и жестокой тирании в своей же стране.