Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Я прочел его, государыня. «Шедевр» сей направлен на то, чтобы произвести в народе негодование противу начальства. К тому же наполнена оскорбительными и неистовыми изражениями противу всех и вся!

Безбородко, выпятив губу, с аттенцией слушал кабинет-секретаря. Екатерина удрученно барабанила своими длинными пальцами по столу и молчала.

Закончив, разволновавшийся Храповицкий, по привычке, дернул толстую мочку своего уха.

— Да-а-а, — протянул Безбородко, — после революций в Америке и Франции, народы осмелели, позволяют себе вольности непотребные.

Екатерина пожала плечами. Вспомнив про новое дело, сказала:

— Теперь еще одна забота: не знаю, что делать с книгоиздателем и масоном Николаем Новиковым. Новый Главнокомандующий Москвы, князь Прозоровский, шлет доносы на его неблагонадежность.

Безбородко поднял брови, заметив:

— Книги — дело сериозное, особливо, в деле распространения крамолы. Многие масоны мне весьма подозрительны.

Екатерина, задумчиво взглянув на Храповицкого, как бы испрашивая его совета, строго изрекла:

— Я положила, Александр Васильевич, послать графа Александра Андреевича в Первопрестольную, авось сумеет разобраться с сим Новиковым, как вы полагаете?

Храповицкий, улыбнувшись и скрытно подмигнув Безбородке, ответствовал:

— Не худо будет послать туда графа. Он разберется. Мыслю, по Новикову и Радищеву плачет Сибирский тракт, «великий кандальный путь», по которому прошли и проехали тысячи арестантов. Александр Андреевич, как человек премудрый, быстро выяснит их масонские умствования. Все скрытое станет явным!

Екатерина, думая о своем, продолжала барабанить по столу. — А, что вы думаете, граф, о султане Селиме касательно грузинского вопроса? — спросила вдруг она.

Безбородко, замерев на мгновенье, изразился, как на докладе: — Селим и его дипломаты все еще тщатся уговорить грузинского Ираклия Второго восстановить дружественный союз с Турцией и порвать с нами отношения.

— Но христианская Грузия все-таки стоит за дружбу с Россией.

— Слава Богу, сие так! Но все же…

Императрица досадливо заметила:

— Однако, каковые у нас ненадежные союзники. Куда ни кинь… Могу полагаться токмо на свою армию и флот. Вот кто не подведет!

Государыня, вдруг заспешив, отдала последние распоряжения и удалилась. Секретари проводили ее стоя, с поклоном.

Безбородко, повернувшись к коллеге, сериозно изрек:

— Вот, мой друг, полагаться можливо токмо на свои силы.

Храповицкий согласно кивнул, засим, усевшись за свой стол, полистав бумаги и, найдя нужную, сказал Безбородке:

— Послушайте, граф, вирши, кои сегодни мне преподнесли от Радищева.

Безбородко, удивленно повел бровью, оглянувшись на дверь, добродушно откликнулся:

— Давай.

— Толстые губы Храповицкого зачитали:

«Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду? —
Я тот же, что и был и буду весь мой век:
Не скот, не дерево, не раб, но человек!
Дорогу проложить, где не бывало следу,
Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах,
Чувствительным сердцам и истине я в страх
В острог Илимский еду».

Выслушав, Безбородко с сочувствием молвил:

— Жаль человека! Слава Богу, не казнили, пошел по государевой дороге в Илим. Не ко времени он опубликовал свое «Путешествие». Не случись во Франции революции, мыслю, Екатерина даже похвалила бы оного пиита, а теперь… чего ж ты хочешь?

— Да… Вестимо, граф, вы, куда как правы: все напуганы крамольной революцией.

* * *

Собиратель исторических книг, владелец крепостного театра, масон, сенатор, с начала второй турецкой войны — член Совета при императрице и Президент Коммерц-коллегии, недавно составивший таможенный тариф, одобренный государыней Екатериной Алексеевной, граф Александр Романович Воронцов, весьма гордился собой. Гордился, понеже не ложно завидовал положению в обществе своей сестры, директора Российской Академии и младшему брату Семену, российскому послу, резидента города Лондона и никак не хотел быть ниже их по рангу. Сегодни его навестила сестра, Екатерина Романовна, и у него появилась оказия переговорить с ней, как старший брат с младшей сестрой, о ее сыне, неожиданно женившегося на купеческой дочери, Анфисе Алферовой. Молодой племянник, князь Павел Михайлович Дашков, умолил дядю поговорить с его матерью о примирении, поколику Екатерина Романовна резко сократила его денежное довольствие. Княгиня была страшно расстроена, что ее любимый, высокообразованный сын тако низко пал, выбрав себе в жены ту, которая никак не могла сравняться с ним в отношении общественного положения.

— Но, сказывают, она отменно хороша собой, — заметил ей брат. — Женился по любви. Ты же тоже любила своего Михаила Дашкова.

Екатерина Романовна, дернув плечом и отвернув лицо, сказала в крайнем возмущении:

— Мой муж — князь! А она — купчиха! И не проси за него: я Павла никогда не прощу!